Последняя из единорогов

Молли внезапно сообразила, что она наполовину укрыта черным плащом Шмендрика, а лицом зарылась в пук колючей сухой травы. Голову она поднять не посмела, но глаза открыла и увидела, что воздух странно светлеет.

Второй голос сказал:

– Дурак ты. До утра еще добрых два часа, да мы и идем на запад.

– В таком разе, – ответил третий, – я возвращаюсь домой.

Шаги стали быстро удаляться по дороге – назад. Первый мужчина крикнул:

– Постой, не уходи! Погоди, говорю, я с тобой!

И торопливо пробормотал второму:

– Я не домой, просто хочу немного вернуться по нашим следам. Я по-прежнему думаю, что слышал их, да к тому же трутницу где-то обронил…

Голос его понемногу отдалялся.

– Проклятые трусы! – обругал их второй. – Подождите минуту, подождите, пока я произнесу слова, которым научил меня Дринн.

Уходившие остановились, а он громко и нараспев начал:

– «Теплее, чем лето, сытнее еды, слаще, чем женщина, крепче воды…»

– Поторопись, – потребовал третий голос. – Поторопись. Посмотри на небо. И что за чушь ты порешь?

Второй ответил, явно занервничав:

– Это не чушь. Дринн так хорошо обходился со своими деньгами, что они не вынесут разлуки с ним. Самые трогательные отношения, какие вы когда-либо видели. А этими словами он призывал их к себе. – И второй голос продолжил, немного подрагивая: – «Добрее голубки, дороже, чем кровь, скажите мне, кто она, ваша любовь?»

– Дринн, – зазвенели в кошеле Шмендрика золотые монеты, – дринн-дринн-дринн.

Тут-то все и началось.

Драный черный плащ скользнул по щеке Молли, это Шмендрик поднялся на колени и в отчаянии схватился за кошель. Тот стрекотал в его руке, как гремучая змея. Шмендрик забросил его далеко в кусты, но трое убийц бежали к нему все вместе с красными, как кровь, словно они уже вонзились в тела, кинжалами. За замком короля Хаггарда разгорался яркий свет, расталкивая ночь словно огромным плечом. Чародей стоял, грозясь нападающим демонами, метаморфозами, парализующими заболеваниями и секретными приемами дзюдо. Молли подняла с земли камень.

Единорог взвилась в своем укрытии на дыбы, издав древний и страшный погибельный крик. Копыта ее резали воздух, как бритвенный дождь, грива гневалась, изо лба вырастал столб света. Трое убийц уронили кинжалы и залепили ладонями лица, даже Молли Грю и Шмендрик прикрыли, увидев единорога, глаза. Но сама единорог их не видела. Обезумевшая, танцующая, белая, как море, она вновь прокричала вызов на битву.

И яркий свет ответил ей ревом, с каким по весне ломается лед. Посланцы Дринна ударились в бегство, подвывая и падая.

Замок Хаггарда пылал, мотаясь на ставшем вдруг холодным ветру. Молли громко сказала:

– Но ведь это должно быть море, проклятье обещало его.

Ей показалось, что она различила в дальней дали окно, а в нем серое лицо. И тут явился Красный Бык.

VIII

Он был цвета крови, но не той, что бьет из сердца, а той, что угрюмо шевелится под старой, никогда не заживающей раной. Страшный свет изливался из него, точно пот, а от рева его перепуганные оползни валились друг на друга. Рога Быка были бледны, как шрамы.

Мгновение единорог простояла, глядя на него, замерев, точно волна перед самым падением. А затем свет ее рога померк, она повернулась и побежала. Красный Бык взревел снова и бросился за ней.

Единорог никогда ничего не боялась. Пусть и бессмертную, но убить ее мог кто угодно – дракон, гарпия или химера, а то и шальная, пущенная в белку стрела. Однако драконы могли всего лишь убить ее, – но не заставить забыть, кем она была, как не могли они и заставить себя забыть, что даже мертвой единорог оставалась намного прекраснее их. Красный же Бык не знал единорога, и все же она почувствовала, что искал он именно ее, а не белую кобылицу. И, потемнев от страха, бежала, меж тем как яростное неведение Быка наполнило небо и разлилось по долине.

Деревья пытались ударить ее, и единорогу приходилось шарахаться от них – ей, столь мягко скользившей сквозь вечность, ни на что не наталкиваясь. За спиной у нее они разбивались, как стеклышки, под яростным натиском гнавшегося за ней Красного Быка. Он заревел еще раз, и огромный сук наотмашь ударил ее по плечу, да так сильно, что она пошатнулась и упала. Конечно, она сразу вскочила, но теперь одни древесные корни горбились под ее бегущими ногами, другие же старательно, будто кроты, прорывали в земле ходы, чтобы пересечь ее путь. Вьющиеся растения били в единорога, как змеи-душительницы, ползучие сплетали между деревьями паутины, сухие сучья с треском валились вокруг. Единорог упала еще раз. Удары Бычьих копыт о землю вмиг отдались в ее костях, и она закричала.