Последняя из Лунных Дев

В книжку, как она и ожидала, был вложен очередной пакетик из вощеной бумаги. Остро сознавая, что он уже будет последним, Лиззи вскрыла его и в недоумении уставилась на то, что лежало внутри: обычный одуванчик с целым, неповрежденным корневищем.

«Одуванчик… Для жизнестойкости.

Дорогая моя Лиззи!

Похоже, нам доведется расстаться раньше, нежели это ожидалось. Но тебе не стоит из-за этого грустить. Каждому из нас дается свой маленький срок, и свой я, похоже, уже израсходовала. В чем-то моя доля была труднее, чем у некоторых, но в чем-то и слаще – в том, о чем многие даже не задумываются. Сказать, что у меня нет никаких сожалений, было бы неправдой. В конце концов, каждый наш выбор имеет последствия, и будь у меня возможность вернуться назад, я бы в чем-то свой выбор изменила.

В финале успешно прожитой жизни необходимо испытывать нечто вроде умиротворения: когда знаешь, что отдал все то, что должен был отдать, что любил, когда волен был любить, что не оставил после себя ничего недосказанного и незавершенного. И с этой, последней главой у меня не останется, по крайней мере, никакой недосказанности.

Но речь сейчас идет не о моей истории жизни, Лиззи, а о твоей. Каждый из нас приходит в этот мир, чтобы поведать свою историю, и перед каждым есть книга с пустыми страницами, которую нам надлежит заполнить. Как именно мы сочтем нужным их заполнить – зависит от нас. Но заполнить их мы все равно должны – своими ли фактами и истинами, или чьими-то еще.

Судьба вообще не слишком щедра к женщинам – но у таких, как мы, она всегда выпадала в особенности тяжелой. Нас одновременно и чтили, и поносили, искали нашей мудрости – и отвергали за инаковость. Нас изгоняли и преследовали, пытали и уничтожали, извечно обвиняли нас во всем – в падеже скота и в неурожаях, в грозах и градах, и в мертворожденных младенцах. Мы помним времена, когда ведьм сжигали, – и эта память научила нас быть осторожными, держаться всегда особняком и никому не доверять.

Однако эта жизнь особняком имеет свою цену, которую я очень хорошо знаю. И на протяжении лет я наблюдала, как эта цена сказывается на тебе. Сколько я тебя помню, ты всегда старалась быть незаметной – „играла по скромному“, как сейчас говорят, – боясь ставить всех прочих в неловкое положение.

Мир всегда опасался непохожих на других, исключительных женщин – видя в них самые могущественные создания. Он предпочел бы держать нас в тени и забвении, где нет надобности признавать наши особые дары. Но мир не вправе держать нас в тени, Лиззи. Во всяком случае, без нашего собственного позволения. В какой-то момент мы должны вмешаться в ход всеобщей истории и громко заявить о себе.