Но Лиззи отмахнулась от вопроса:
– Давайте поговорим об этом утром. Сейчас только застелим кровать. Ты не единственная, кому надо выспаться.
Однако, когда Лиззи наконец-то забралась в постель, сон еще долго не приходил. В голове у нее постоянно крутились обрывки разговора с Эндрю. Сегодня он ее немало удивил. Впрочем, он всегда ее в каком-то смысле удивлял. Хотя сегодня это было совсем в ином ключе. Он и глазом не моргнул, когда она его спросила, верит ли он в духов. Даже стал распространяться о сожалениях и о цепях, о том, как многие оставляют этот мир, не закончив важные дела.
За окном высоко сияла полная луна, заливая стены спальни призрачным молочным светом. Лиззи перевела взгляд на тумбочку, где лежала «Книга воспоминаний» Альтеи. Включив лампу, она достала рукой книгу, щелкнула кнопочкой на маленьком медном замочке. Когда она раскрыла следующую, еще не прочитанную часть, на нее дохнуло чем-то похожим на лакрицу, и между страницами Лиззи увидела сложенный квадратик вощеной бумаги, в котором лежала сухая веточка с расплющенными листьями и крошечными пурпурными цветочками.
«Базилик… Для заживления трещин.
Дорогая моя Лиззи,
Из всех наставлений, что я записала в этой книге, это, разумеется, тебе тяжелее всего будет читать. Ты всегда была из тех, кто скрывает раны, тихонько пережевывая свою боль, пока из нее не выйдет весь вкус, да и потом продолжая в себе это перемалывать. Однако бывают раны, которые гораздо опаснее и разрушительнее других. Такие, что разъедают самую кость, невидимо взору гноясь, подпитываясь гневом и ненавистью, пока не остается ничего, что можно скрепить воедино. И в итоге ты сама превращаешься в эту рану, а рана становится тобой.
Однако исцеление возможно – надо лишь позволить ему произойти. И это время пришло, моя девочка.
Долгие годы я наблюдала, как ты нянчишься с возникшей между тобой и матерью трещиной – как ты подпитываешь ее, поливаешь, помогаешь ей укрепляться и расти. А потом, когда Ранна исчезла – и из-за того, как именно она исчезла, – эта трещина между вами стала еще глубже. С ее стороны это было предательством. Актом окончательного отказа. И тебя это глубоко ранило. Потому что ты не ожидала, что она способна причинить тебе боль сильнее прежней.
Поверь мне, я понимаю, о чем говорю. Ни одна трещина в мире не пролегает так глубоко, как между матерью и дочерью. Но и через самые широкие пропасти можно проложить мосты, даже если строить их придется лишь из раздробленных кусков.
Возможно, сейчас тебе в это трудно поверить, однако все же придет время, когда ты захочешь построить такой мост, когда у тебя самой возникнет в нем нужда. Это будет, конечно, не просто, и, насколько я знаю тебя, ты будешь противиться этому изо всех сил. Порой нам бывает трудно простить кого-то просто потому, что мы не научились прощать самих себя. Я не могу тебе объяснить, как это сделать. Но точно могу сказать одно: осуждение не дарует покоя. И мы должны уметь отказаться от обвинений и быть свободными.