Последняя колония

– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите! – заявил Джанн Кранджич.

Далеко не в первый раз мне пришлось сделать усилие, чтобы не долбануть ему со всей силы кулаком в висок.

– Джанн, неужели нам действительно необходимо переходить к жестким мерам? – спросил я. – Давайте сделаем вид, что нам не по двенадцать лет и что мы беседуем не на уровне «хочу – не хочу».

– Я выключил свою ЭЗК, как и все остальные, – сказал Кранджич и раздраженно махнул рукой в сторону Беаты, которая лежала на кровати, прикрыв глаза посудным полотенцем. Очевидно, она страдала мигренями. – Беата тоже выключила и ЭЗК, и свою камеру. Больше у нас ничего нет.

Я оглянулся.

– Ну, Беата, а вы что скажете?

Она приподняла краешек полотенца и, моргая от света, взглянула на меня. Потом вздохнула и снова прикрыла глаза.

– Осмотрите его исподнее, – посоветовала она.

– Извините? – удивился я.

– Беата! – рявкнул Кранджич.

– Заставьте его снять трусы, – пояснила Беата. – На них вы найдете маленький кармашек, в котором лежит записывающее устройство. А объектив с микрофоном для него замаскированы под булавку в виде умбрийского флага. Наверно, она и сейчас на нем.

– Сука! – выкрикнул Кранджич, непроизвольно прикрывая булавку ладонью. – Ты уволена.

– А вот это по-настоящему смешно, – отозвалась Беата, прижимая обеими руками полотенце к глазам. – Мы находимся за тысячу световых лет от всего на свете без малейшего шанса когда-либо вернуться на Умбрию, ты тратишь целые дни, надиктовывая на спрятанный в грязном белье диктофон длиннющие монологи для книги, которую никогда не напишешь, и вдобавок ко всему увольняешь меня! Держи пять, Джанн, ты клево схохмил.

Кранджич застыл на месте, очевидно, придумывая, как подраматичнее выйти из создавшегося положения. Я не стал дожидаться, когда его осенит.

– Джанн… – сказал я и протянул руку.

Он выдернул булавку и швырнул мне в ладонь.

– Что, теперь будете рыться в моем белье? – ехидно бросил он.

– Оставьте ваше белье себе, – ответил я. – Только отдайте диктофон.

– Через много лет люди захотят узнать историю этой колонии, – провозгласил Кранджич, расстегивая ремень брюк и копаясь в трусах. – Они начнут выяснять факты и сведения, но ничего не найдут. И не смогут ничего найти, потому что руководство колонии тратит все свои силы и время на жестокое цензурное угнетение единственного в колонии представителя журналистского сообщества.

– Беата тоже журналист, – возразил я.

– Она всего лишь технический помощник, – презрительно скривил рот Кранджич и хлопнул по столу миниатюрным диктофоном. – Это совсем не то же самое, что журналист.

– Я не собираюсь устраивать на вас цензурные гонения, – сказал я, – но не могу позволить вам подвергать опасности колонию. Я возьму это устройство и попрошу Джерри Беннетта распечатать для вас расшифровку всего, что вы наговорили. Только очень мелким шрифтом, поскольку не хочу впустую тратить бумагу. Так что вы получите свои записи. Если хотите, обратитесь к Савитри. Можете сказать ей, что я попросил дать вам один из ее блокнотов. Но только один, Джанн. Все остальное ей необходимо для работы. А если вам понадобится еще бумага, обратитесь к меннонитам. Может быть, они вам помогут.

– Вы хотите, чтобы я вел свои записи от руки?! – вновь возмутился Кранджич. – На простой бумаге?

– Сэмюэля Пеписа[6] это устраивало, – ответил я.

– Вы что, серьезно думаете, будто Джанн умеет писать? – пробормотала Беата со своей кровати.

– Сука, – повторил Кранджич и выскочил из палатки.

– Веселая у нас семейка, – заметила Беата.

– Заметно, – согласился я. – Хотите развестись?

– Посмотрим. – Беата снова выглянула из-под полотенца. – Как вы думаете, ваша помощница согласилась бы дружить со мной?

– Не припомню, чтобы за все время нашего с нею знакомства она бы с кем-нибудь дружила.

– Значит, нет.

– Но если я что-нибудь понимаю, в ней накопилось столько огня… – добавил я.

– М-м-м-м… – протянула Беата, вновь опустив полотенце на глаза. – Заманчиво. Но, пожалуй, я еще побуду замужней дамой. Это чертовски раздражает Джанна. Приятно хоть немного расквитаться с ним за нервотрепки, которые он мне непрерывно устраивал все эти годы.

– Буйная семейка, – усмехнулся я.

– А то! – весело отозвалась Беата.

– Мы вынуждены отказаться, – сказал Хикори.

Мы с обинянами вели беседу в «черном ящике». Я решил, что сообщить им о запрете использования своих искусственных эмоций, работающих на основе устройств беспроводной связи, будет лучше, когда их трансплантаты включены.

– Вы никогда прежде не отказывались выполнять мои приказы.

– Ни один из ваших приказов пока что не вступал в противоречие с договором между нашими народами, – пояснил Хикори. – По соглашению с Союзом колоний мы имеем право находиться рядом с Зои. Соглашение также позволяет нам записывать испытываемые нами ощущения и делиться ими со всем народом обинян. Ваше требование отключить эмоции идет полностью вразрез с соглашением. А это основа нашего сотрудничества.

– Вы могли бы извлечь и сдать ваши имплантаты, – предложил я. – И это решило бы проблему.