Последняя любовь Хемингуэя

Она торжествующе посмотрела на Адриану, – Хемингуэй принадлежит только законной жене. И сейчас ей не страшно оставить их наедине. Пусть, действительно, вспомнят будущее. Им, кажется, есть, что вспомнить. Пусть вспоминают!

–Я не прощаюсь. – Она снова победоносно улыбнулась Адриане и вышла из номера.

Оставшись вдвоем, Хемингуэй и Адриана первое время молчали. Они разглядывали друг друга, и никто первым не решался нарушить тишину номера. В тишине стал слышен мерный ход больших напольных часов. Как маленький колокол. Наконец Хемингуэй, прокашлявшись, произнес:

–Сильно со мной в этот раз обошлась Африка. Я не все рассказал врачам…

–Что-то утаили? – Спросила Адриана, радуясь, что разговор завязался и его надо поддержать.

–Да. Обгорела левая рука. Видишь? А когда упал в горящий кустарник, то подпалил живот, ноги, предплечья. Врачи не заметили у меня сотрясения мозга. Левый глаз совсем не действует. Полный калека. – Усмехнулся Хемингуэй.

–Ты, Папа, выздоровеешь. – Впервые назвала его Адриана на «ты». Мэри же ушла. – Я всегда являюсь к тебе, когда тебе плохо. Когда ты болен или удручен неудачами. Помнишь Падую? Там ты был хуже, чем сейчас. – Подбодрила его Адриана. – Также не видел глаз, также весь был обожжен, и к тому же, порохом. Помнишь, как после моего приезда, ты сразу же пошел на поправку?

–Помню. Ты огонек в моей душе, благодаря которому я живу и пишу. Потухнет огонек и меня не будет.

–Папа! – Укоризненно сказала Адриана. – Мы с тобой столько лет не виделись, а ты сразу впал в пессимизм. Неужели, ты не рад меня видеть?

–Очень рад. – Улыбнулся Хемингуэй. – Я имею в виду, что не меня не будет. Не будет творческого огонька. Вот что я хотел сказать. Ты можешь подойти ко мне ближе, чтобы я мог тебя обнять?

–Да, Папа. Я осталась такая же, как прежде. Стоит тебе приказать, и я все исполню, что ты захочешь. Я иду к тебе.

–Я никогда не приказывал тебе, девочка.

–Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что наши желания всегда совпадали. Помнишь? А приказывали другие.

–Что ты имеешь в виду. Почему ты мне всегда что-то не договариваешь?

–Я хочу тебя поцеловать. Видишь, снова наши желания совпадают. – Адриана снова решила не рассказывать о двойном дне их прошлой любви. Нельзя больному сообщать плохие вести, даже если они из прошлого.

Она подвинула свое кресло ближе, склонилась к Хемингуэю и поцеловала его обгоревшую бороду на щеке. Он обнял ее и нашел своими губами, ее губы. Поцелуй был долог, но в нем не было былой страстности, стремления слиться друг с другом. Это они почувствовали оба.

У Хемингуэя начал затухать огонек в груди, о котором он только что говорил. И чтобы поддержать тлеющее тепло в душе он спросил:

–Ты хорошо помнишь все наши встречи?

–Помню все, до последней капельки. Не поверишь, Папа, а я помню, как мы первый раз катались по морозу в гондоле. Там ты меня впервые поцеловал. Помню больницу в Падуе, когда я впервые стала твоей. Помню негритенка, твоего слугу, карнавал, где своего Казанову нашла Коломбина, ночь молний в Мегано, пиратский корабль и его капитана… Я все помню. А ты не забыл? А помнишь половинку гребня, которую ты подарил мне на охоте? Я разгадала символ твоего подарка, – половинки должны быть вместе, чтобы составлять целое. Ты сохранил свою половинку?

–Я ничего не забыл. А половинку гребня я, к сожалению, потерял. Еще тогда, в Венеции. Половинки никогда вновь не срастутся – останутся половинками. Нет такого закона в природе, чтобы из осколков можно было собрать целое. – Он устало вздохнул. – А твои изумруды до сих пор согревают меня. Твой портрет смотрит на меня, и я с ним разговариваю. Так я с тобой говорю. Как наяву. Говорю, когда мне бывает плохо. А мне сейчас, всегда плохо.

–Теперь тебе будет хорошо. Я буду с тобой всегда. Ты мне разрешишь приходить к тебе?

–Да. Вот мне станет немного лучше, и мы снова прокатимся по каналам в гондоле. Зря пустили катера в каналы Венеции. Они портят ее вид. Будем бродить по улицам и площадям. И вокруг нас будет только Венеция. Я тебе подарю самый дорогой подарок…

Адриана погладила тонкими пальцами его руку, и Хемингуэй увидел на безымянном пальце обручальное кольцо. Она подняла руку и приложила палец с чужим ему кольцом к его губам. А могло кольцо быть его… Но, все уже прошло. Прошлое возвращается только памятью.

–Тсс! Не надо подарка. Тем более дорогого. Я рада, что мы снова вместе. Самый большой подарок – ты. Не каждому дано любить такого человека, как ты, Папа. Мне просто повезло в жизни. Ты – незабываемый подарок моей хрустальной юности.

Хемингуэй смотрел на ее обручальное кольцо, и ему хотелось задать вопрос – кто у нее муж? Но зачем вспоминать о муже, когда ему хорошо с его женой. Чужая жена – его любовь. Он никогда об этом не писал в своих книгах. Жизнь сама определила ему любовь, которую он не смог описать в своих романах. В его книгах всегда чистая любовь – трагическая, но верная. Вот и ему от любви осталась трагедия, как в его романах.

«Как плохо ты знаешь человеческую жизнь?» – Укорил он сам себя.