Следующим был Чарльз с тринадцатью цифрами из пятнадцати. Сэр Освальд внимательно просмотрел каждый листок через пенсне, желая убедиться, что не допущена ошибка. Остальные мужчины с откровенным любопытством разглядывали Кристину. Она же стояла, уставившись в точку на стене и плотно сжав губы.
Алекс почувствовал ту же нервную дрожь, как и всякий раз при появлении этой женщины или ее образа в голове. Сейчас он больше, чем ранее, сожалел, что позволил королю с приближенными остановиться в Стентон-Холл.
– Могу я поинтересоваться, как вам это удалось? – нарушил тишину сэр Освальд.
Король сделал такое лицо, будто результат не мог вызвать сомнений.
– Дело в цветах. Об этих способностях рассказал мне ее отец. Очень полезное качество.
– Цвета?
– Объясни им, Афина.
Мисс Джеймс повернулась к сэру Освальду, взгляд ее потеплел, а на губах заиграла улыбка.
– Когда я представляю буквы и цифры, то вижу каждую в своем цвете. Это облегчает запоминание. – Кристина говорила так тихо, будто ребенок, решившийся признаться в проступке.
Алекс ничуть не удивился, заметив, как в глазах дяди вспыхнул интерес.
– Удивительная и полезная черта, – заявил он. – Однажды я встречался с музыкантом, утверждавшим, что видит все ноты в цвете, игра превращалась для него в феерию красок.
– У вас необыкновенный талант, мисс Джеймс, – заметил Разумов. Его темные глаза были устремлены прямо на нее. – Вы понимаете по-русски?
– К сожалению, нет, ваша светлость.
– Жаль. Вы заставили меня вспомнить строки из любимого стихотворения. Не знаю, как это звучит на английском, но по-русски так: «Она идет, во всей красе – светла, как ночь…»
Алекс никогда не был поклонником Байрона, но звучание в переводе на русский сделало стихи немного приятнее для уха. Он слушал, как менялся голос Разумова, когда он переходил от гортанных звуков к плавной мелодике. Присутствие Кристины придавало строкам иной смысл, она виделась той темноволосой красавицей, о которой шла речь, полуденное солнце заменило лунный свет, в котором ее образ стал казаться полупрозрачным, воздушным и чистым. Плечи опустились, напряжение покидало ее, будто подчинившись мелодичному ритму, черты лица смягчились.
Разумов умолк, и Кристина нежно ему улыбнулась.
– Замечательно. Это ваш русский поэт?
– Нет. Ваш английский. Это Байрон.
Глаза ее загорелись, сделав лицо по-настоящему красивым. Конечно, Байрон, она любит его стихи. Все женщины любят Байрона.
– Ах, а как оно называется?
– «Она идет во всей красе…» Мне казалось, сейчас уместно его прочитать.
Кристина прищурилась, свет мгновенно потух. Она быстро взглянула на Алекса, и он вздрогнул, будто обожженный угольком.
– Я рада, что вы не отнеслись с презрением к моим скромным способностям, граф Разумов, – произнесла она. – Поздравляю вас с выигрышем бутылки узо, ваше величество. Хорошего вечера, джентльмены.
Молчание длилось еще не меньше минуты после того, как за ней закрылась дверь, потом сэр Освальд подал знак остальным секретарям, позволяя удалиться.
– А характер у нее сильный, несмотря на внешний вид скромницы, – задумчиво произнес фон Хаас.
Король усмехнулся.
– Это правда. Но она похожа на непроснувшийся вулкан – шипит, выбрасывая пар, иногда громыхает, но не извергается. Афина – богиня не только мудрости, но и войны, а мисс Джеймс отказывается признавать, что это тоже часть ее натуры. Поверьте, я много раз подталкивал ее к действиям, однако английская флегматичность брала верх над романским темпераментом.
– Уверен, ей нужно выпить пару стопок водки, – захохотал Разумов, довольный собственной шуткой.
– В своем доме могу гарантировать ей уважительное отношение, – произнес Алекс. Он и сам чувствовал себя похожим на вулкан, о котором говорил король.
Трое мужчин посмеялись сальной остроте, сэр Освальд воспользовался моментом и, приподняв пенсне, взглянул на Алекса, призывая взять себя в руки.
– Думаю, мы хорошо сегодня потрудились, джентльмены, – продолжал Стентон уже спокойнее. – Если так пойдет и дальше, одного дня будет достаточно, чтобы закончить. Затем вы можете перейти к консультациям с послами, господа, при необходимости мы доработаем соглашения.
Мужчины откланялись и вышли. Алекс задержался у стола и перебирал документы, когда в дверях появился Воткинс.
– Прикажете убрать стаканы и наполнить штофы, милорд?
– Пожалуй, Воткинс. И проветрите, здесь душно.
– Разумеется, милорд. Велите отправить горничную к мисс Джеймс? Или сообщить леди Альбинии?
Уже устремившийся к выходу Алекс остановился, заинтересованный вопросом дворецкого.
– О чем вы? Мисс Джеймс не вернулась к себе?
– Нет, милорд. Она действительно направилась к лестнице, но остановилась и прошла в теплицу. Возможно, ее привлек запах дыма.
– Возможно. Не беспокойтесь, Воткинс, и не стоит никому сообщать. Я сам позабочусь, чтобы мисс Джеймс скорее вернулась к принцессе.