Последняя мистификация Пушкина

Вот су­дарь мой бра­тец ка­кая бу­ма­га за­ме­ча­тель­ная, и те­бе бы на­до для ка­ж­дой из нас та­кой из­го­то­вить с та­ки­ми же штем­пе­ля­ми, а так­же и мень­ше­го фор­ма­та для за­пи­сок[774].

Вы­хо­дит, до­ро­гая поч­то­вая бу­ма­га бы­ла в до­ме Пуш­ки­на! Ве­ро­ят­но, она про­из­ве­ла впе­чат­ле­ние не толь­ко на се­ст­ру На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны. Воз­мож­но, по­эт и сам на ка­кое-то вре­мя был за­во­ро­жен ос­ле­пи­тель­ной бе­лиз­ной бу­ма­ги и соз­на­тель­но ис­поль­зо­вал ее, что­бы «ос­ле­пить» дру­зей!

У по­эта был сквер­ный по­черк. Ему не на­до бы­ло спе­ци­аль­но ко­вер­кать его. Ко­пии он пе­ре­пи­сы­вал пе­чат­ны­ми бу­к­ва­ми - так бы­ло и по­нят­нее и не сра­зу вы­да­ва­ло пуш­кин­скую ру­ку. Но сам до­ку­мент, как уже го­во­ри­лось, по­эт со­ста­вил так, что на спо­кой­ную го­ло­ву лег­ко уга­ды­вал­ся ав­тор.

Кро­ме то­го, над­пись на кон­вер­те с ди­пло­мом он на­пи­сал про­пи­сью: «Алек­сан­д­ру Сер­геи­чу Пуш­ки­ну». И за­пе­ча­тал его ори­ги­наль­ной пе­чат­кой с монограм­мой “АР”, ко­то­рую, учи­ты­вая, что пись­мо на­пи­са­но по-фран­цуз­ски, мож­но бы­ло про­чи­тать как на­чаль­ные бу­к­вы “Alexandre Pouchkine”.

Кро­ме то­го, на пе­ча­ти изо­бра­жа­лась хи­жи­на - на­мек на аф­ри­кан­ское про­ис­хо­ж­де­ние Пуш­ки­на; ма­сон­ский цир­куль - на­мек на за­го­вор­че­ский ха­рак­тер ди­пло­ма. И «ка­кая-то стран­ная пти­ца», ко­то­рая щи­плет плющ – «сим­вол вер­но­сти и се­мей­но­го бла­го­по­лу­чия»[775].

Впро­чем, не все в от­тис­ке про­пе­ча­та­лось с дос­та­точ­ной яс­ность. По­сле ду­эли, ко­гда во­прос об ав­то­ре ано­ним­ке вы­плыл на по­верх­ность, Гек­керн пи­сал Дан­те­су, си­дя­ще­му на га­уп­вах­те:

Ес­ли ты хо­чешь го­во­рить об ано­ним­ном пись­ме, я те­бе ска­жу, что оно бы­ло за­пе­ча­та­но крас­ным сур­гу­чом, сур­гу­ча ма­ло и за­пе­ча­та­но пло­хо. Пе­чать до­воль­но стран­ная: сколь­ко я пом­ню, на од­ной пе­ча­ти име­ет­ся по­сре­ди­не сле­дую­щей фор­мы “А” со мно­ги­ми эмб­ле­ма­ми во­круг “А”. Я не мог раз­ли­чить точ­но эти эмб­ле­мы, по­то­му что, я по­вто­ряю, оно бы­ло пло­хо за­пе­ча­та­но. Мне ка­жет­ся, од­на­ко, что там бы­ли зна­ме­на, пуш­ки, но я в этом не уве­рен. Мне ка­жет­ся, так при­по­ми­наю, что это бы­ло с не­сколь­ких сторон, но я в этом так­же не уве­рен.[776]

Дей­ст­ви­тель­но, при же­ла­нии от­дель­ные де­та­ли пе­ча­ти мож­но бы­ло по­ни­мать по-раз­но­му. Л.А.Че­рей­ский счи­тал, что:

При од­ном из двух со­хра­нив­ших­ся до на­ших дней кон­вер­тов, в ко­то­рый был вло­жен па­ск­виль на имя Пуш­ки­на, ос­тал­ся сур­гуч­ный от­тиск пе­ча­ти с мо­но­грам­мой “АГ”, изо­бра­же­ни­ем паль­мо­вой вет­ви и цир­ку­ля. Вла­де­лец пе­ча­ти, по мне­нию, - Ан­д­рей Пав­ло­вич Га­га­рин.[777]

Уди­ви­тель­но не то, что ис­сле­до­ва­тель осо­бым об­ра­зом про­чи­тал мо­но­грам­му, а то, что до­пус­тил са­му мысль, буд­то на ано­ним­ном па­ск­ви­ле мо­жет сто­ять чья-то имен­ная пе­чать, рав­но­силь­ная под­пи­си. Но Че­рей­ский, хо­тя бы, по­пы­тал­ся объ­яс­нить это яв­ле­ние. Боль­шин­ст­во же ис­сле­до­ва­те­лей про­сто «за­бы­ва­ют» о нем. И та­ких не­уч­тен­ных «ме­ло­чей» в ду­эль­ной ис­то­рии мно­же­ст­во.

На­при­мер, спо­соб, ко­то­рым Пуш­кин поль­зо­вал­ся, со­став­ляя мис­ти­фи­ка­цию, был из­вес­тен ему за­дол­го до воз­ник­но­ве­ния мо­ло­деж­ной за­ба­вы с «дипло­ма­ми ро­го­нос­цев». Еще в 1825 го­ду по­эт пе­ре­сы­лал пись­ма А.П.Керн в двой­ном кон­вер­те на имя П.А.Оси­по­вой, со­блю­дая, та­ким об­ра­зом, кон­фи­ден­ци­аль­ность пе­ре­пис­ки. Ко­гда же ус­ло­вия шут­ки по­тре­бо­ва­ли ог­ра­ни­чить ее рас­про­стра­не­ние дру­же­ским кру­гом, Пуш­кин сво­бод­но вос­поль­зо­вал­ся знакомым прие­мом.

Ди­плом был на­пи­сан и по­дан, без­ус­лов­но, ис­кус­но. Суть ро­зы­гры­ша сво­ди­лась к то­му, что дру­зья Пуш­ки­на долж­ны бы­ли по­даться своим же соб­ст­вен­ным стра­хам и, соз­нав­шись в них, бла­го­сло­вить по­эта на отъ­езд из сто­ли­цы. В пол­ном за­ме­ша­тель­ст­ве, сой­дясь ве­че­ром у по­эта, они к не­скры­вае­мо­му удо­воль­ст­вию Пуш­ки­на, об­на­ру­жи­ли бы, что над ни­ми под­шу­ти­ли, а сам по­эт, по­сме­яв­шись вдо­воль, ве­ро­ят­но, за­клю­чил бы свои от­кро­ве­ния гру­ст­ным при­зы­вом: «В де­рев­ню! В де­рев­ню от гре­ха по­даль­ше!».

Но слу­чи­лось не­пред­ви­ден­ное! Из озор­ст­ва ли Пуш­кин по­ка­зал На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не ди­плом: Смот­ри, жен­ка, к че­му при­во­дит ко­кет­ст­во? Или она са­ма уви­де­ла в ру­ках по­эта кон­верт от Хит­ро­во и по­лю­бо­пыт­ст­во­ва­ла? Но толь­ко ре­ак­ция ее бы­ла со­всем не­ожи­дан­ной.

Сыг­ра­ли свою роль ис­пуг и «пер­вое впе­чат­ле­ние». Муж был объ­яв­лен ро­го­нос­цем - зна­чит, за­тра­ги­ва­лась ее честь. И толь­ко один че­ло­век мог се­бе та­кое по­зво­лить - Дан­тес. И имен­но с ним на­ка­ну­не у На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны бы­ло сви­да­ние, о ко­то­ром она не хо­те­ла бы го­во­рить му­жу.