Последняя ночь моей убогой жизни

– Ну, прости. Я решил, что если чуток припугнуть его…

– Припугнуть? Зачем? Он и так трясётся от страха, – я указал на стоящего в углу квартиры Натига, то и дело поглядывающего в окно. – Короче, просто помолчи и дай нам быстренько его уговорить, а то я уже опаздываю на работу.

Однако Натиг оставался непреклонен, и наша миссия потерпела хоть и не полный, но всё же провал. Он не удалил страницу, но нам удалось заставить его выйти из дома и пойти на работу, после чего мы пообещали встретить его сразу после и пойти в паб.

Что же, дамы и господа вы снова в настоящем, где Натиг пьяный в стельку, но всё ещё замаскированный в парик, бороду и солнечные очки убегает от Хэнка, Софии, а также бронированного костюма с милым именем Экзюпери, словно от венерических заболеваний, продолжая орать:

– Отстаньте! Эти люди бездушны! Они не толерантны, не имеют никакого сочувствия и вообще они только и знают, что унижать, мучать и убивать друг друга! В процессе мы теряем не только наши жизни, но и наши души. Всё прекрасное, что в нас есть! – он, наконец, остановился, но продолжил вопить на всю Торговую. – Слышите, вы, твари бессердечные!? Можете оскорблять меня, сколько захотите! Можете терзать, изводить меня, измываться над моими идеалами сколько угодно, но вам не сломить мой дух! – пока он выкрикивал последние особенно драматичные слова и бил себя в грудь, Экзюпери догнал засранца.

Встав на ноги, я сразу же подбежал к месту, где Экзюпери нежно удерживал Натига в своих железных объятиях. По приходу я схватил своего приятеля за плечи, и хорошенько встряхнул, чтобы прекратить его истерику, но это не дало ожидаемого результата. Натиг повернул ко мне лицо и, искупав моё лицо в своих слюнях, продолжил надрывать глотку, пока остальные окружали нас, готовясь поймать Натига в случае очередного побега.

– ЧТО, МАЛИК?! Разве я не прав? Наши жизни ничего не стоят без любви, свободы действий и красоты! Они пусты и бессмысленны!

– Да, прав ты, блять, прав! И я понимаю тебя, как никто другой, но прошу тебя – прекрати орать. Я полностью согласен со всем, что ты говорил, однако сейчас нам не до этого. Нужно сосредоточиться на том, чтобы остановить ЛаФлёра, иначе всем хана, понимаешь?! – я пытался отдышаться от бега и громкого крика, отчего слова вырывались из меня не совсем внятно. – Так что успокойся, Натиг. Пожалуйста.

– Я так виноват, Малик, так виноват!

– В чём?! – вспыхнул я.

– Я мог загадать что угодно! Мир во всём мире, никакой бедности, несчастий, боли… а что я? Струсил и пожелал чёртового робота, потому что боялся, что меня прибьют, – его глаза наполнились слезами.

– Ты ни в чём не виноват, Натиг. Ты такой же человек, как и все – в этом нет ничего постыдного, поверь мне, – заверил его я.

Натиг взглянул на меня, и я понял, что сейчас он снова разрыдается. Он положил голову мне на плечо и горько заплакал, бормоча извинения, а я, тяжело дыша, обнял своего непоседливого друга-идеалиста, думая о том, что это моя вина.

Вот так всегда – пытаешься совершить хороший поступок, а заканчивается это сожалениями, грязными джинсами и соплями на твоей новой осенней куртке, за которую ты отдал треть месячной зарплаты.

Пока меня мучали угрызения совести и торжественные восклицания Дэмиана о том, какой я паршивый друг, я пытался сообразить, каким же мне невероятным образом попросить крови сестры Натига, что даже в моей голове звучало как полный бред, отдельно спрашивая себя также и о том, где сейчас находились Орхан, Хабиль, Сара, Эля и эта тварь ЛаФлёр, надеясь, что от них мне не придётся терпеть столько неприятностей и всё пройдёт без сучка, без задоринки.

Глава 11 – С сучкой и задоринкой

Куда я иду? Кто я такой? Зачем я делаю всё это? Будет ли от этого хоть какой-то прок для вселенной? Или я просто маленькая песчинка на планете, состоящей лишь из безграничных пустынь, не влияющая абсолютно ни на что?

Вопросы всегда валятся на меня со всех сторон и давят на моё и без того хрупкое психическое состояние силой гидравлических прессов, а ответов, способных встать на пути этих неудержимых сил, у меня никогда нет. Даже если один из них всё же появляется, в итоге он прогибается, теряя всю свою значимость под невообразимым давлением бессмыслия всего бытия. Так человек и живёт, задаваясь бесконечными вопросами, пока в один прекрасный день не умирает.

Думал ли я о смерти, пока Экзюпери таскал на себе пьяного вдребезги Натига, в то время как я и мои «куски» шли рядом, в надежде на то, что в пабе мы сумеем достать первое противоречие? Наверное.