Последняя охота

– Мы должны положить этому конец. VG производит электронные компоненты. Чтобы защитить патенты и схемы, армия не требуется.

– Согласен. Судя по всему, несчастье с Марией осталось единственным случаем, иначе мы нашли бы следы. Значит, у Черных охотников другое назначение.

– Уничтожать приемных детей?

– Так считает Ньеман. Думаю, он ошибается. Они защищают Гейерсбергов от убийцы многоразового использования. Бессмертного убийцы.

– Ты сам-то себя слышишь?

– Да знаю я, знаю, как дико это звучит, но…

– Не очень хорошие из них защитники – наследники-то исчезают.

Кляйнерт придвинулся ближе к хорватке, и она уловила его запах. Оттенки пряностей и ладана. Напоминает тибетский чай. Бравый мушкетер превратился в тибетского монаха. Успокойся, девочка.

– Одно бесспорно, – продолжил он. – Ньеман ошибается насчет ночи в парке. Собака защищала графиню, ее для того и привели. Рёткен напал на вашего шефа, потому что хозяин принял его за убийцу.

Ивана почувствовала приближение мигрени. Мысли путались, смутным эхом отскакивали от стенок ведущего в никуда лабиринта.

– Охота с подхода, – начал перечислять Кляйнерт, поворачивая ключ в зажигании. – Черные охотники. Усыновление. Найдем связь между тремя этими полюсами, найдем убийцу. Или хоть поймем, что им движет.

Ивана достала сигарету и опустила стекло. Закурила и уселась поудобнее. Машина набрала скорость, и из-под колес полетел гравий. Холодный воздух овевал лицо Иваны, она чувствовала, что Кляйнерт то и дело поглядывает на нее, и эта мысль согревала ей душу. Она прикрыла глаза и стала Спящей красавицей. Прекрасной и недоступной принцессой…

Некоторое время они ехали молча, скованные холодом, тревогой и внутренним несогласием друг с другом. И все-таки хорошо чувствовать себя затерянными на этой большой и не слишком гостеприимной земле.

Внезапно Ивана поняла, что Кляйнерт притормаживает, и открыла глаза: они въехали в лес. Хорватка запаниковала.

Она потянулась за пистолетом, и немец нежно накрыл ладонью ее сведенные судорогой пальцы. Машина стояла на поляне, окруженной соснами и осинами. Желтый свет фар смешивался с темной зеленью хвои, ласкался к стволам деревьев.

Руки никак не хотели согреваться, и Кляйнерт шепнул:

– Не бойся…

– Я и не боюсь. Никогда…

– А я думаю, тебе всегда страшно, и ты прикладываешь чертовски много усилий, чтобы скрыть это.

Немец говорил, как чревовещатель, не разжимая губ. Руку он убрал, и Ивана сразу ощутила это как утрату.

– Зачем мы остановились? – пролепетала она.

– Нужно подвести итог.

– Я начинаю уставать от подведения промежуточных итогов – о Черных охотниках, о…

– Я о другом. О нас с тобой.

Он уйдет от жены. Она пережила войну, не погибла от рук отца-убийцы, не сдохла от крэка в грязных подвалах, не села за убийство дилера, выучилась на полицейского, насилие стало частью ее повседневной жизни – и до сих пор не избавилась от пустых мечтаний. Бедняжка…

– Я не рассказал штутгартцам о Черных охотниках. Пусть изучают результаты вскрытия и проверяют алиби окружения Макса. Ньеман будет расспрашивать свою графиню и до завтрашнего утра выпадет из игры. Вся ночь наша, Ивана. Можем задержать всех членов «Черной крови» и подвергнуть их допросу с пристрастием.

Еще одно разочарование. Впрочем, так лучше. Работа – единственная надежная ценность.

– И по какому же обвинению мы их возьмем?

– При чем тут законность? У нас есть несколько часов, чтобы выбить из парней все тайны богов.

Приборная доска разукрасила лицо комиссара в гранатовый, лимонный, мятно-зеленый цвета, салон стал похож на караоке-бар. Как тут устоять…

Она судорожным движением выдернула из кармана мобильный – сработал инстинкт самосохранения.

– Что ты делаешь?

– Звоню Ньеману.

– Решила позвать на помощь папочку?

Огрызнуться Иване помешал вздрогнувший телефон.

Ньеман, решила она, но, взглянув на экран, поняла, что ошиблась. Горло свело судорогой.

Лейтенант сбросила вызов.

– Снова меланхолический красавец?

Ивана не ответила и даже глаз на него не подняла.

– Кто тебя достает?

Он повернулся, поставил локоть на спинку ее сиденья, подпер ладонью подбородок и сразу стал похож на пляжного волокиту.

Ивана молчала, перехватывая трубку то одной, то другой рукой, как будто надеялась избавиться таким образом от груза отчаяния.

– Мой сын… – глухо отозвалась она, ожидая увидеть на его лице изумление, разочарование, отвращение, но Кляйнерт даже не удивился.

Настоящий легавый всегда готов к худшему.

– Когда тебя нет, им занимается отец?

– У него нет отца.

– Сколько ему лет?

– Семнадцать.

– Так кто же заботится о мальчике?

– Люди.

– То есть?

– Ну а сам-то ты как думаешь?! – взорвалась она. – Я родила его в пятнадцать лет. Никогда им не занималась. Он рос в интернатах и приемных семьях.

– А что сейчас?

– Сейчас он меня ненавидит. Звонит и молчит, а я слышу в его дыхании семнадцать лет гнева и желание отомстить.

Кляйнерт чуть отодвинулся, словно хотел дать ей выдохнуть, остыть, прийти в себя. Он отреагировал, как боксер, пережидающий отсчет нокдауна соперника.

– Хочешь знать, почему я никогда не занималась сыном?