Последняя охота

Байкеры пошли на обгон, выстраивая «коробочку», а разогнавшийся внедорожник пнул их машину сзади. Кляйнерт отреагировал неверно – вывернул руль и тормознул. Машина подпрыгнула, взревела и под прямым углом метнулась к лесу.

– Ну хватит уже! – заорал Ньеман, и в этот момент Кляйнерт совладал с управлением.

Ивана повернулась к нему: из носа майора ручьем текла кровь, но он заряжал пистолет, не обращая внимания на боль. Внедорожник свернул направо и исчез в лесу, как огромный черный жук.

Байкеры испарились. Кляйнерт заглушил двигатель. Немец дышал частыми короткими всхлипами, пытаясь нащупать на полу рацию. Ньеман выдохнул, издав свистящий звук. Ивана хрипела и стонала, уставясь на обсаженную соснами лесную дорогу, откуда в любой момент можно было ждать чего угодно.

Почему на них напали?

Что это – новое предупреждение?

Способ задержать их?

Вопросы навечно остались без ответов.

Никто из полицейских не заметил появления внедорожника. Перед финальным ударом решетка радиатора заслонила все, мгновение переломилось, секунды стали осколками стекла.

Взвизгнули только шины или подключились жестянка и двигатель? Машина сорвалась с места и взлетела в облаке пыли и горелого битума. Ивана ухватилась за приборную панель, но все точки опоры сменили местоположение: полимерная консоль оказалась у нее над головой, с пола брызнул дождь из слоистых стекляшек, затылок уперся в потолок. Не было ни боли, ни других острых ощущений. Она парила. Сила земного притяжения исчезла, все мысли и ощущения покинули мир возможного. Она сказала себе: «Твои нервы перерезало при столкновении, бедная моя крошка, а мозги, как водяная бомба, распластались по во-о-он тому стеклу…»

Потом тяжелый кузов шмякнулся на крышу.

Ивана хотела закричать, но горло перехватило – ее душили собственные внутренности. Она рыгнула, сплюнула рвоту пополам со сгустками крови.

Новый удар, на этот раз – прямое попадание. Нужно вжаться в пол и скрючиться. Кости цеплялись за мышцы, на манер крюков мясника.

Она вспомнила слово: бочка. Они сделали бочку! Слово ее успокоило. Слово стало ограждением. Она лежала вниз головой, накрытая волной воспоминаний, картин, разговоров о водителях, выживших в подобных кульбитах… Машина продолжала вертеться. Обломки пластика, осколки, клочья неба… Ивана все больше съеживалась, ее маленькое, хрупкое, как яичная скорлупа, тело хотело одного – чтобы смерть отвернулась от него.

Последний удар оказался таким резким, что боль прошила Ивану насквозь, но сознание не отключилось, аналитические способности остались при ней: машина влетела в сосну правым боком, два колеса зависли в воздухе, два других остались на земле.

Этот скособоченный мир она знала. Вернулись воспоминания о Хорватии – она прогнала их и взглянула на Кляйнерта. Подушка безопасности прижала его к сиденью. Она невероятным усилием высвободила голову и увидела, как сильно пострадало лицо комиссара. Очки разбились. Из пореза стекала кровь, нос был в буквальном смысле слова спрессован. Застрявшая в руле рука сложилась под немыслимым углом.

Да что рука, непонятно, жив ли он вообще!

У нее за спиной раздался какой-то шум. Затылок, как ни странно, подчинился команде, шея повернулась, и она увидела, что заднее сиденье подбросило к потолку, а запаска застряла между ним и спинкой. И – лучшая новость дня! – Ньеман пытался распрямиться.

Почему так горячо векам? Ивана поняла, что у нее пострадало лицо, но не позволила себе задуматься, что и как. Ручища шефа уцепилась за сиденье совсем рядом с ней.

– Нужно выбираться, – странно спокойным голосом произнес он. – Сейчас загорится.

Только тут она почувствовала запах бензина и чего-то еще, что наводило на мысль о бомбе. Со дна души начала подниматься паника. Она в западне. Правую дверь наверняка заклинило, хоть она ее и не видит из-за подушки. Открыть не получится. Одна надежда – Ньеман, он пытается справиться с левой, которую блокирует земля – машина накренилась под углом сорок пять градусов.

И лейтенант Ивана Богданович взмолилась – не словами, не губами, не мозгом и не памятью, а всем телом, каждой его клеточкой. Все ее существо обратилось в мольбу к небесам.

А Великий Стрелочник в этот момент принял облик легавого, майора Ньемана. Ее ангела-хранителя. Ее спасителя. Он должен вытащить их из ловушки, его обязанность – оберегать ее… В этот момент вспыхнуло пламя.

61

Скрежет двери показался ей сладчайшей в мире музыкой. Ньеману удалось выбраться из машины, но дым начал заполнять салон, и Ивана чувствовала себя отрезанной от мира спасения и надежды огнем и железом.

Она вздрогнула – Ньеман схватил ее за запястье одной рукой, а другую просунул под голову Кляйнерта. Тот не реагировал, видно, был совсем плох, но ее шеф хотел дать понять комиссару, что помощь на подходе. Помощь, то есть он сам.

Ивана хотела что-то сказать, но только наглоталась дыма и страшно закашлялась. Ей читали лекции, она знала статистику, помнила цифры: машины так не возгораются. Почти никогда. И этого «почти» хватало, чтобы она сейчас обливалась потом от страха, как ведомая на убой телка.