Последняя роза Шанхая

Позади неухоженных женщин, стирающих белье, и мужчин, писающих в углу, сидел рикша. В своих маленьких туфельках, с рюкзаком на шее, Пэйю заковыляла к нему. Она сложила в тележку одеяла и два чемодана из ротанга и забралась внутрь. Дети, ссорясь между собой, облепили ее со всех сторон.

– Куда ты собралась? – спросила я. Пэйю редко путешествовала из-за своих деформированных стоп. Повозка рикши едва вмещала ее, одеяла, чемоданы и детей.

Она положила рюкзак на колени и шлепнула по маленькой ручке, пытавшейся схватиться за нее.

– К моим родителям. Ты можешь остаться здесь. Дети, вы можете оставить меня в покое? Я не могу жить здесь и заботиться о них в одиночку. Прекратите драться! Несколько месяцев назад я написала своим родителям, и они согласились взять меня к себе. Если Синмэй вернется, скажи ему, чтобы искал меня в доме моих родителей.

Рикша, молодой человек в соломенных сандалиях, поднял два бамбуковых шеста, и Пэйю с детьми откинулись назад. Скрипя колесами повозки, рикша помчался из переулка. Ему нужно было доставить их на железнодорожную станцию на севере, где они сядут на поезд до дома ее родителей в провинции Цзянсу.

* * *

Я вернулась через внутренний дворик в комнату и села рядом со своими чемоданами. Стояла гнетущая тишина, ни детского крика, ни топота. Я была одна.

Никогда в жизни я не была по-настоящему одинока. Куда бы я ни пошла, меня всегда окружали мои братья, Ченг, Пэйю, мой шофер, слуги, танцоры или мужчины, работающие в ночном клубе. С самого рождения я была окружена блестящей завесой благоговения и богатства. Теперь я была по-настоящему одна. И бедна.

На мгновение я растерялась, не зная, что делать. Я могла бы снова выйти замуж – мне было всего двадцать три. Или могла бы зарабатывать на жизнь танцовщицей – прибыльным делом, которое я придумала много лет назад для собственного клуба. Если бы действительно захотела, я могла бы заехать в дом одного из своих родственников, втереться в доверие как гость, и остаться там на несколько месяцев. Где угодно было бы лучше, чем в этом убогом убежище с каменными сводами. Схватив чемоданы, я повернулась, намереваясь уйти.

Внезапно раздался крик, который напугал меня. Детский плач. Где-то совсем рядом. Я огляделась – комната была пуста, кровать без одеял и простыней.

Но крик продолжался. Я заглянула под кровать.

Я не могла поверить своим глазам. На сыром полу лежал маленький сверток, размахивающий руками. Я опустилась на колени, ухватилась за ручку и потянула. Маленькая Звезда, младшая дочь Пэйю, схватила прядь моих волос и заревела.

Возможно, Пэйю, занятая сбором вещей, неосознанно пнула малыша под кровать. Крепко спавшая, плотно укутанная в хлопчатобумажную тунику и свитер, малышка так и не проснулась. А Пэйю, со всеми этими одеялами, чемоданами и другими детьми, требующими ее внимания, не заметила пропажи Маленькой Звезды. Такие несчастные случаи, вполне вероятно, могли произойти.

Или, может быть, она намеренно оставила малышку здесь. В то время как дети постарше могли помогать по дому, маленький ребенок был лишним ртом, который надо было кормить.

Я побежала в переулок, затем выскочила на улицу. Рикша давно уехал.

* * *

Когда я вернулась в спальню, брошенная малышка все еще рыдала на полу. Ее единственными вещами были туника и свитер, в которые она была одета.

– Перестань плакать, – велела я.

Маленькое чудовище разразилось оглушительным воем.

Схватившись за голову, я села на свои чемоданы напротив нее. От ее криков у меня заболели барабанные перепонки. Я не знала, что с ней делать. Маленькие девочки ценились низко. В Шанхае маленькие девочки не представляли никакой ценности. Их бросали, морили голодом, продавали или использовали для других утех, а ведь некоторым из них было не больше пяти. Я видела, как они, связанные веревкой, забивались в угол возле храма в Старом городе, пока мужчины осматривали их.

Печально было быть девочкой, печально родиться в этом мире, грустно оставаться одной. Но я не несла ответственность за эту малышку. Я встала и взяла свои чемоданы.

Глава 76

Эрнест

Эрнест прислонился к обвалившейся покрытой плесенью стене. Он никогда не чувствовал такой усталости. У него болела спина, голова раскалывалась от обезвоживания.

Ему сказали, что все лица без гражданства должны обосноваться в указанном районе. Поэтому он собрался с силами и, спотыкаясь, зашел в магазин рядом с тюрьмой, где получил регистрационную карточку с напечатанным номером и печатью. Он официально стал резидентом в пределах отведенной зоны, где на все требовалось разрешение.

Разрешение продать его куртку, разрешение продать его «Ролекс», разрешение купить плошку риса. Они выдавались бессовестным евреем, Гойей, который каким-то образом завоевал доверие японцев.

Каким-то чудом Эрнесту разрешили заложить его «Ролекс» за сто новых фаби, выпущенных прояпонским правительством. На эти деньги он снял бамбуковую койку в углу лачуги, принадлежащей китайцу по имени Старый Лян. Мистер Шмидт, Голда и несколько его приятелей жили неподалеку, на улице Уорд-роуд.