Последняя роза Шанхая

– Но она была беременна! Ты мне не сказала. Я искал ее. Если бы ты сказала мне раньше, дала мне ее адрес, я мог бы…

– Ты ведешь себя нелепо, Эрнест.

Капли дождя вонзались в глаза, словно гвозди. У них был ребенок, и все же он позволил ей уйти. Неудивительно, что она была такой холодной. Что он натворил? Он мог бы иметь семью. Они могли бы жить втроем: Айи, ребенок и он, в квартире с балконом, могли бы смеяться и пить виски. Он мог бы осуществить свою мечту.

Если бы только Голда сказала ему.

У него слишком сильно болела голова, а мокрое пальто сковывало тело, как ледяная корка. Ему хотелось заплакать, хотелось, чтобы его оставили в покое, прямо там, у могилы.

Молитва закончилась. Наступило время опустить мистера Шмидта в землю. Эрнест поднял гроб. Он накренился вперед, и мистер Шмидт в своей поношенной белой рубашке скатился в неглубокую могилу. Они должны были оставить гроб и использовать его повторно.

Дождь не стихал, и люди, опустив головы, ходили вокруг тела, осыпая мистера Шмидта комьями грязи. Гнев охватил Эрнеста. Он опустился на колени, растопырил пальцы и вонзил их в илистый грунт, а затем начал копать не останавливаясь. Его ногти ломались, колени стерлись до крови, холодная грязь заставляла его дрожать, а гнилостный запах вызывал рвотные позывы, но он все равно копал. Он хотел сделать приличную могилу, более глубокую, потому что человек – это не растение, не грязь, не куча костей и плоти. Человек был благородным существом. Человек мог плакать и смеяться, он должен был страдать, но и прощать, должен был мечтать, но и помнить. Прежде всего, человеку нужно было дать шанс снова все исправить. Если бы только он мог все исправить.

На обратном пути в автобусе Эрнест подпер голову руками, грязь въелась в его спутанные волосы. Он плакал, но не знал, что печалило его больше: смерть мистера Шмидта, или потеря Айи, или упущенная возможность заботиться о своем ребенке.

* * *

Когда он снова поднял глаза, автобус уже остановился. Все ушли, включая Голду. Пошатываясь, он вышел из автобуса. Дождь продолжал накрапывать. Над его головой загудели двигатели истребителя «Зеро».

В промокшей до нитки тонкой куртке он поплелся обратно в свою комнату на чердаке, его голова раскалывалась от боли. Добравшись до чердака, он схватился за дверной косяк, пытаясь унять головную боль. Голда чистила жестяную кастрюлю, которая выскользнула у нее из рук и упала на пол. Голда раздраженно вскрикнула.

Все эти громкие слова и обвинения. К чему они? Она была его женой, и он был обязан обращаться с ней должным образом. Он поднял кастрюлю и протянул ей.

Она разразилась слезами, как всегда, в показной манере.

– Все в порядке, – сказал он.

Она начала бить его кулаками. Казалось, в ее глазах мелькали тысячи вспышек неповиновения, раскаяния, гнева, опустошения, но она не произнесла ни слова. Она продолжала колотить его: удар в грудь, удар по носу, царапина на шее, оставленная ее длинными ногтями. Он принял все, сопротивляясь лишь боли в голове. Когда она успокоилась, он поставил жестяную кастрюлю на плиту.

* * *

В тот вечер, обливаясь потом, он начал бредить, ему снилось много спутанных снов. Боль в голове, груди и конечностях стала невыносимой, и он застонал во сне. Послышался голос Голды, а затем голос Старого Ляна.

– Это сладкая полынь, она избавит от лихорадки. – Что-то горькое полилось ему в горло. Но это был конец, он чувствовал это. Его время пришло.

Когда он проснулся, на чердаке было тихо. Голда лежала рядом, ее кожа была бледной, если не считать сыпи на шее и лице, а глаза закрыты. Она выглядела умиротворенной.

Она умерла.

Он так никогда и не узнал, что лишило ее жизни. Может быть, это была скарлатина, возможно, брюшной тиф, а может, что-то еще. Второй раз за два дня он поехал на похоронном автобусе на кладбище, Голда лежала в гробу мистера Шмидта. После того, как ее положили на землю, он накрыл ее соломенным матрасом, который принадлежал им обоим.

Он присел на корточки рядом с ней, низко склонил голову и заплакал. Он делал все возможное, чтобы сделать ее счастливой, стать тем мужем, которого она хотела. Этого было недостаточно, но это все, на что он был способен.

Лия. Его родители. Мириам. Мистер Шмидт. Голда. Бесконечная череда смертей. Мелодия прожитой и потерянной жизни.

Она сделала его лучшим человеком. Ее красота была его знаменем в богатстве и пищей в бедности, ее талант актрисы затмевал его унылую сущность, а ее эмоциональная зависимость была чашей, для наполнения которой требовалось упорно трудиться и постоянно проявлять внимание. Но она оставалась верной себе, зеркалом истины, которому он доверял.

«Я хочу быть счастливой», – сказала она. Признание, в которое она верила, шанс, который она дала ему, надежда, которой он должен жить.