Последняя роза Шанхая

Подойдя к главному входу в отель с навесом, я резко остановилась. Изящное современное здание было покрыто черной сажей, по гладким белым кирпичам тянулись лозы грязи. Навес, который когда-то украшало золотое сияние люстры от Lalique, рухнул на землю. Все три главных входа были закрыты, внутри царила тьма. Мощеная улица была усеяна мусором, битыми бутылками, обломками автомобилей и грудами металла и осколков.

Красивого, элегантного, роскошного дома Сассуна, жемчужины на набережной, где я спала в номере люкс, слушала свой любимый джаз, разговаривала с Сассуном и познакомилась с Эрнестом больше не было.

В надежде, что мне повезет, я подошла к служебному входу рядом с въездными воротами для экипажей. У маленькой двери стоял мужчина в двубортном черном пальто с кобурой и пистолетом. Охранник, которого японцы наняли, чтобы присматривать за отелем. По-моему, местный житель.

– Где японские солдаты? – я задала вопрос на шанхайском диалекте, чтобы он понял, что я местная, и проявил дружелюбие.

Он взглянул на мой наряд горничной и ответил на том же диалекте, что весь японский полк, который дислоцировался в отеле почти два года, был отправлен в центральный Китай в качестве подкрепления для борьбы с националистами и коммунистами.

Я улыбнулась и пошла прочь.

Однако в течение нескольких дней я наблюдала за охранником, изучая его распорядок дня, пытаясь найти возможность проникнуть внутрь отеля. Однажды, когда он покинул свой пост, чтобы отогнать каких-то попрошаек, я проскользнула в здание.

Внутри было темно. В некогда великолепном коридоре, купавшемся в лучах золотистого света, гладкий мраморный пол превратился в темное поле, обои в насыщенных тонах отвалились, дорогая люстра Lalique украдена, а бра, вазы и картины тоже пропали. Не осталось ничего ценного, что я могла бы взять с собой. Я зашла в соседнее помещение и порылась в шкафах и ванной. В одном из ящиков я откопала две пропитанные дымом простыни, гостиничный халат и навес от комаров. В заплесневелой ванной я была вознаграждена наполовину использованным куском лавандового мыла. Я упаковала всю свою добычу в наволочку, которую принесла с собой. Я собиралась продать все, но мыло оставить себе.

Возвращаясь к выходу, я заглянула в «Джаз-бар» и включила свет – там все еще было электричество. Бар тоже был пуст. Фортепиано, табуретки, зеркала, столы, стулья, бутылки с ликером и картины в рамах – все исчезло, а на полу валялись разорванные газеты и журналы на японском языке. В воздухе висел кислый запах рвоты и гнили.

Я нашла две пачки сигарет и граммофон, зарытые в куче мусора. Засунув сигареты в наволочку, я подняла граммофон и провела пальцами по его холодной поверхности, по гладкому краю. Я услышала соблазнительные ритмы джаза, льющиеся изнутри, божественную мелодию «Последней розы Шанхая», и вспомнила тот вечер, когда Эрнест подошел к нашему столику, где я сидела с Сассуном и пила его коктейль «Поцелуй Кобры».

«Какая ваша любимая песня?» – спросил Эрнест. Именно в тот момент моя жизнь изменилась, только я этого не знала. Что, если бы он никогда не подошел к моему столику? Что, если бы он никогда не играл на фортепиано?

Мы стали теми, кем сделали нас хитросплетения прошлого. Оно поймало нас в ловушку, заманив в сети будущего, от которого мы никогда не сможем освободиться.

«Прости меня», – произнес он.

Горячие слезы потекли по моим щекам. Он потерял свою сестру, а я потеряла свою дочь. Пришло время простить его, но какая мне от этого польза? Он никогда не смог бы вернуть мне мою дочь.

Глава 81

Эрнест

Он проснулся в своей постели, ее образ всплыл в его сознании так четко, словно все происходило наяву. Она улыбнулась, ее глаза напоминали два полумесяца. «Возьми меня за руку», – сказала она, протянув изящные, словно тонкие филигранные золотые нити, пальцы. «Ты счастлива? Ты простишь меня?» – хотел он спросить, упиваясь ее улыбкой и исходящим от неё теплом. Вместо этого он произнёс лишь: «Я скучал по тебе, боже, как я скучал по тебе». Она наклонила голову, чтобы поцеловать его, но в тот момент, когда их губы соприкоснулись, ее лицо уменьшилось и растворилось в тусклом свете.

Обливаясь потом и обнаженный по пояс, он сел на край кровати. Летний воздух в комнате был удушающим, жара липла к нему, как паутина. Он схватил полотенце, висевшее на спинке кровати, и накинул его на шею. Бамбуковый матрас прилип к его спине, оставляя бороздки под лопатками, а пот стекал с шеи вниз по животу. Но сон, такой реальный, такой яркий, все еще окутывал его, вызывая эрекцию.