– Однажды мы даже соберем эту головоломку, – Эйрик тепло улыбнулся, но этого тепла не хватило, чтобы согреть ее.
Им принесли еду.
Салат казался пресным, травяной чай – безвкусным.
Теперь ничего не приносило удовлетворения.
Она застряла между этой жизнью, между той, между жизнью безымянной странницы, между жизнью ведьмы. Кем она стала? Раньше имя казалось таким важным. А теперь?
Что бы она ни думала раньше, Саншель Дорн – это просто имя. Саншель Дорн – это оболочка.
– Ты знаешь, что я преподаю, – Саншель прищурилась. – А ты чем занимаешься?
– Все тем же. Проектирую железную дорогу. И ты не поверишь, но в этой жизни я защитил только одну докторскую.
– Неуда-а-ачник.
– Зато я рассчитал движение города на целых двенадцать лет вперед.
– Он теперь почти не двигается, так что ничего удивительного. Так что все еще неудачник.
Эйрик улыбнулся. На секунду показалось, что все как прежде. Всего лишь на секунду.
– Ты права. В этой жизни я правда неудачник.
Саншель смутилась. Зачем она вообще это сказала? Могла хотя бы не повторять.
– Извини. Я не хотела.
– Все в порядке. Я понимаю, нам обоим нужно адаптироваться. Мы со всем разберемся. Обещаю, – сказал Эйрик.
Саншель кивнула, хотя знала, что это не конец. Всего лишь отсрочка.
Айвин чувствовал, что ошибся. Ему казалось, он сделал что-то не так. Вернее – не сделал ничего. Он подвел кого-то, кого очень любил. Кого же? И когда? Он так много забыл о своей жизни, что каждое новое воспоминание, приходящее из глубин бессознательного, причиняло боль.
Поэтому он постоянно находился там, где много разговоров. В городах было невозможно сосредоточиться, невозможно вспомнить, невозможно собраться с мыслями.
Поэтому он собирал чужие истории. Они помогали ему на время забыть о себе.
Сейчас он путешествовал по миру, о котором когда-то рассказывала сестра. Он ехал в небольшой – по человеческим меркам – университетский город Аньесхеде. Когда океан начал подступать к его границам, люди поставили целый город на рельсы.
Соборы и площади, парки и скверы поставили на рельсы, чтобы по железной дороге увезти в горы на север. Каждую осень все дальше и дальше, потому что океан подбирался все ближе. Уровень моря поднимался, потому что мир стремительно выходил из межледникового периода, в котором пребывал последние две тысячи лет. Многие большие города, построенные у побережий, пришлось покинуть, но Аньесхеде стал первым в мире движущимся городом.
Айвин часто видел этот город в своих снах. Он написал много рассказов про Аньесхеде. Иногда океан подступал почти мгновенно, и тогда железную дорогу в горы строили быстро, а город двигался стремительнее. Иногда наоборот – океан приближался медленно, и у города было много-много времени на подготовку.
Он не знал, насколько это экономически выгодно, но ему нравилась сама идея, что город убегает от океана. Это напоминало ему о другом, о каком-то более глобальном противостоянии. Но он не мог вспомнить точнее.
Это был странный мир. Еще тысячу лет назад все четыре континента были заселены разными народами. Но постепенно магии становилось все меньше, и многие жители ушли в другие миры. Айвин знал, что те, которые остались, воевали друг с другом с помощью химического и биологического оружия и постепенно, шаг за шагом, все больше уничтожали свою среду обитания.
За что они воевали? За ресурсы? Ресурсов этого мира хватило бы всему населению многократно. Может, дело было в другом?
Четыре континента – четыре расы. Четыре разных фенотипа. Для местных это казалось важным, но сам Айвин с трудом понимал эти различия. Он видел просто людей.
Последние несколько десятков лет люди жили только на одном континенте под названием Сильвапланд и заново осваивали остальные три.
Он видел их все – мертвые земли, где никто не жил и ничего не могло вырасти. Айвин мог сделать шаг за
Естественный ход жизни.
Энтропия росла с каждым годом, с каждым днем, с каждым выдохом. Он не хотел об этом думать. Поэтому он и любил города. В городе всегда можно
Так Айвин оказался в Сиальс-Мариа, самом большом городе на этой планете. Снял квартиру в самом центре, чтобы чужие разговоры и мысли спасли его от собственных воспоминаний.
Иногда помогало. Чаще – нет. Нигде он не мог найти покоя.
Вот и сейчас очередной призрак памяти всплыл откуда-то из ее глубин. Это было скорее ощущение, нежели оформленное воспоминание – это случилось очень давно. Может, даже в другой жизни.