Последняя сказка цветочной невесты

– Зубы – это память, и потому они драгоценны и стоят гораздо больше доллара, – заявила она, постукивая по своему собственному клыку. – Знаете, что когда-то викинги платили детям за их зубы? Говорили, что зубы приносят удачу в битве. А другие люди сжигали собственные молочные зубы, веря, что это защитит их от жизненных сложностей.

Индиго поморщилась.

– А почему именно молочные зубы?

– Потому что это твои молочные зубы, – ответила Тати. – Они запечатлели тебя прежде, чем мир оставил на тебе свою метку, и более всего прочего, они помнят.

Когда Тати сказала это, во рту у меня заболело от скорби.

– Я храню все молочные зубы Индиго в сосуде, – сказала Тати.

– Правда? – в один голос переспросили мы.

Тати с улыбкой кивнула.

– Из молочных зубов получаются произведения искусства. Королева Виктория носила изумрудный кулон в форме чертополоха, в который были вставлены зубы одного из её детей. И то же самое она сделала с парой аметистовых серёжек. Однажды я сделаю что-нибудь для вас обеих.

– И для меня? – спросила я, складывая руки на коленях, чтобы не выглядеть слишком жадной.

– Если ты позволишь мне, – ответила Тати, и теплота в её голосе обожгла мою кожу, словно горн.

Когда мой зуб выпал через несколько дней, я отдала его Тати. Она поцеловала меня в лоб и устроила целое шоу, положив его в крохотный бархатный мешочек, а затем – в украшенную золотой филигранью шкатулку, которая жила на самой высокой полке в её кабинете. Я почти забыла этот момент. Интересно, помнил ли это о себе сам зуб.

В ту ночь, когда я обнаружила Индиго и Лирика вместе, я кричала на неё. Заперлась в ванной комнате, на ходу стащив с кровати покрывало и сунув его в медную ванну. Индиго купалась час назад, может даже меньше, и маленькие лужицы просачивались сквозь покрывало. Я представляла, как она мокнет в ванне, трёт мочалкой свои бронзовые руки и ноги, втирает розовое масло в шею, пока Лирик поднимается по лестнице. Интересно, сливались ли наши лица воедино, когда он был внутри её, и звал ли он её Лазурью.

Утром я вышла из медной ванны и узрела себя в зеркале. Веки у меня были блестящими и опухшими, кожа потрескалась от плача. Я забыла снять свой кулон со скворцом, и теперь он был зажат у меня в руке так крепко, что я чувствовала, как прохладные резные края крыльев впиваются мне в ладонь.

Дело было не в парне. Дело было в краже – в краже мечты, предназначенной для меня одной.

Я знала, что Индиго – по ту сторону двери, и медлила открывать. Я прекрасно понимала, как мало вещей могу назвать своими. У меня не было ни дома, ни траста, ни Тати. Но Лирик был моим. Или, по крайней мере, хотел быть моим, а это больше, чем у меня когда-либо было. На один вздох я была уверена, что мы – не одна и та же душа. Мы были сёстрами, странствовавшими в снах друг друга, деливших между собой магию так же, как некоторые девочки делили одежду. Но прошлая ночь изменила меня. Я боялась, что в любой момент мои руки резко выпростаются из окон, а голова пробьёт крышу, и Дом не сумеет удержать меня. Мне нужно было пространство.

Я открыла дверь.

Индиго сидела на полу, обнажённая; волосы облекали её фигуру. Свечи прогорели, оставив неровные лужицы застывшего воска. Она была окружена ножами: полированным ножом для стейков, латунным ножом для писем в форме журавля, ножом для чистки овощей, охотничьим ножом её отца.

Я узнала рукоять из слоновой кости. Индиго как-то говорила, что отец дал этому ножу имя É'leos.

Милосердие.

– Что ты делаешь? – спросила я, сделав к ней шаг.

Она вздрогнула, съёжилась, притягивая колени к груди.

– Всё кончено, – тихо сказала она, покачиваясь на пятках. – Я пыталась. Ты же знаешь, я пыталась. Но потерпела крах.

Стены комнаты Индиго, казалось, сгибались вокруг неё, словно Дом пытался защитить её… от меня.

– Ты накричала на меня за то, что я пыталась спасти нас, – сказала она. По её щеке побежала слеза. Она подняла взгляд – глаза у неё были огромными и влажными. – Ты хочешь уйти, да? Скажешь, что тебе нужно пространство… а потом никогда больше не вернёшься. Обещай, что ты так не скажешь? Что тебе нужно уйти?

Если прежде я чувствовала себя великаншей, теперь моё тело снова втянулось само в себя.

– Индиго… – начала я.

– Не надо, – прервала она. Она казалась такой хрупкой, такой нежной, словно даже лунный свет мог обжечь её кожу. – Я чувствую правду… Нам нужно было ещё совсем немного времени, прежде чем мы могли бы воссоединиться, стать всемогущими. Трансформироваться. – Она громко судорожно вздохнула, закусив нижнюю губу. – Может, в том и проблема. Может, вместе мы бы стали слишком могущественными. Может быть, Сьюзен Изгнанница на самом деле счастлива и некоторые могут жить, зная, что никогда не станут целостными.