Последняя сказка цветочной невесты

Мы посадили наши зубы в полнолуние, и наши кулоны-скворцы покачивались у нас на шеях. Мы впивались в холодную землю пальцами, пока под ногтями не остались полумесяцы грязи. Над каждым зубом мы шептали наши имена, и они были словно голубые булавки, привязывающие нас к этой земле…

Индиго и Лазурь. Индиго и Лазурь. Индиго и Лазурь.

Мы повторяли наши имена, и наши голоса поднимались в крещендо, а каждый слог становился синей спиралью. Я понимала, как пара слов может обернуться молитвой, мольбой или пророчеством. Но я не могла сказать, чем именно они стали.

Я знала лишь, что вместе мы были чем-то большим, чем каждая из нас по отдельности. Вместе мы были безграничны, как океан. Вместе в нашем распоряжении была масса целой планеты.

И нас невозможно было обогнать.

В последующие недели иная магия укоренялась во мне. Иной Мир больше не огрызался зимними грозами, лозы не хватали меня за лодыжки, а зимние анютины глазки вернулись к жизни. В эти дни я могла игнорировать песнь сирены из внешнего мира. Я знала, что если пробуду здесь достаточно долго, то этот беспокойный дискомфорт шатающегося зуба уймётся сам.

Как-то вечером Тати обнаружила нас в гостиной – мы лежали на животе, связывая длинную верёвку из бархатцев и гвоздик, чтобы сделать весенний полог для нашего ложа. Я то и дело колола ладони, и Индиго морщилась от боли.

– Индиго, – сказала Тати, появляясь в дверном проёме. Она туго обернула шаль вокруг плеч. И я никогда не слышала, чтобы её голос был таким – настойчивым и тихим, кипящим. – Мне нужно с тобой поговорить.

Тати сжимала в кулаке смятый лист бумаги. За несколько мгновений до того, как Индиго обернулась, я была поражена её невероятной красотой: гибкая и золотистая, с кожей, подсвеченной огнём камина, и такой нежной, что казалось, её можно поцарапать одной мыслью.

А потом она обернулась.

И мягкость обратилась в камень. Я видела, как в её глазах блестел совершённый выбор. Что она выбрала, я не знала.

– Минутку, – сказала Индиго.

Я смотрела, как она стряхивает лепестки роз со своей длинной ночной сорочки, а потом они с Тати оставили меня у камина одну. Я повернулась, продолжив плести гирлянду из цветов. Пол был тёплым, а желудок был полон домашней пастой миссис Реванд. Мир вокруг меня был наполнен теплом и хрупким атласом лепестков, и вскоре мои веки сомкнулись.

Но ненадолго.

Меня разбудил крик – громкий, глубокий. Древний. Я поднялась, и цветы посыпались с моего лица. Огонь потух, и в гостиной повисла холодная серебристая дымка.

– Тати? – позвала я. – Индиго?

Я побежала по коридору, чувствуя, как Дом паникует и вибрирует, как удлиняются его залы, чтобы увеличить расстояние между мной и тем ужасным звуком. Я остановилась у основания ступеней. Там корчилось и извивалось какое-то существо. Лунный свет очерчивал его полосами, обнажая горбинку бедра, локтевой сгиб бледной откинутой руки. Я прокралась по ступеням и увидела чёрную вуаль, наброшенную на лицо фигуры. Костлявая рука вытянулась, а другая скребла лицо…

– Помогите…

Дом узнал голос и осветил тело. Это оказалась Тати, и страх истаял. Вуаль оказалась всего лишь её развязавшимся платком. В нос ударил резкий аммиачный запах. Тати застонала, медленно стягивая чёрную ткань с лица. Я потянулась к ней. Под моими касаниями она отпрянула, как перепуганное животное. И мне совсем не понравилось, что я тоже отшатнулась от неё.

– Это я, – проговорила я.

Ткань облепила её лицо, когда она втянула воздух. Вдох, выдох, вдох, выдох. Словно она не до конца поверила мне.

– Я увидела всё неправильно, – проговорила она, и её голос казался расколотым, высоким.

– Где Индиго? – спросила я. Мой взгляд блуждал по пустым коридорам. Показалось, что я увидела вспышку белого у комнаты Тати, но когда я сморгнула – всё исчезло.

Тати заскулила, когда длинный отрез чёрной ткани соскользнул на пол. Я увидела осколки кости, налившуюся кровью багровую кожу, пряди волос, упавшие на обнажившиеся мышцы щеки. И некогда карие глаза Тати стали молочными, вращаясь в красных глазницах. Она открыла рот, но на этот раз вместо неё закричала я.

И Дом закричал вместе со мной.

Глава двадцать четвёртая Жених

Вот почему сказки опасны: их слова проникают в твои вены, проходят в залы твоего сердца и нашёптывают тебе о твоей исключительности. Они говорят: «О, ты помнишь того мальчика, что вошёл в лес, а вышел королём? О, а ту девушку, которую все обижали, и она спала в золе? Помнишь мужчину, который просто был добрым, и жизнь изгибалась по форме его улыбки?»

Но мы не исключительны.