Последняя сказка

– Он думает, что знает все лучше других, – с горечью продолжила Фрая. – Что касается эксплетов, может, так и есть. И людские страсти ему понятны, ведь он читает их как книги. Но Совалия – единственная, кого ему так и не удалось разгадать, хотя мне все очевидно и без дара. Если что-то когда-то и могло спасти ее от нее самой, так это Эддарион. Но он не пожелал.

Фрая вдруг печально усмехнулась, и Омарейл вопросительно подняла бровь.

– Я чувствую его у себя в голове. – Женщина прикоснулась к корням огненно-рыжих волос на виске. – Теперь от него не будет никаких секретов. Теперь он будет знать все и про нас. И, может, наконец поймет…

И тут принцесса тоже почувствовала это: будто невесомое облако проникло в ее существо. Ощущение не было новым: она много раз испытывала его раньше, но никогда не обращала внимания. Оно сопровождало Омарейл всю жизнь, и сейчас она заметила его лишь потому, что Фрая обратила внимание.

– Это Мраморный человек так читает наши эмоции? – Омарейл прижала руку к груди, потому что чувствовала чужое присутствие не столько в голове, сколько в сердце, хотя оно едва ощутимо распространялось на все тело.

– Я поняла, что так.

Экипаж остановился. Фрая попросила извозчика дождаться ее возвращения. Омарейл осталась в повозке, через окно она наблюдала, как госпожа Тулони, скользя подолом темно-красного платья по новеньким плитам тротуара, прошла к аккуратному коричневому особняку с двумя белыми эркерами. Темная дверь его выходила прямо на улицу: лишь небольшое крыльцо, обрамленное двумя массивными колоннами, разделяло его и пешеходную дорожку. Тень над входом создавал козырек с чугунным фонарем, впрочем, сентябрьское солнце уже не было таким безжалостным и хотелось скорее греться в его лучах, чем прятаться от них.

Фрая постучала, вскоре в дверях появился мужчина, и Омарейл невольно ахнула. Его волнистые иссиня-черные волосы были уложены в аккуратную прическу, на остром носу волшебным образом держались небольшие очки в тонкой оправе, за ними темные брови вразлет почти сошлись на переносице. Мужчина был недоволен. Не было сомнений, он пытался прогнать Фраю, и принцесса понимала почему. Судя по удивительному сходству одновременно с Дарритом и Даном, это был господин Дольвейн, муж Совы. И сейчас он пытался защитить свою жену, по его мнению, недавно потерявшую ребенка.

Но Фрая, видимо, решила не останавливаться ни перед чем: несколько мгновений – и воинственная поза мужчины изменилась, плечи поникли, он судорожно сглотнул. Затем он вернулся в дом, не закрывая при этом двери.

Наконец, укутанная в черный платок, едва ступая, к незваной гостье вышла Совалия Дольвейн. Было ли то искусным притворством, достигнутым при помощи косметики, но выглядела молодая женщина больной: синяки под глазами, бледные щеки, белее их только губы, руки дрожат, нервно стискивая ткань платка.

Сова оглядела Фраю с ног до головы и, кивнув, предложила чуть отойти от двери. Женщины оказались совсем близко к экипажу, и теперь Омарейл, притаившись за перегородкой повозки, могла слышать их разговор.

– Еще не поздно образумиться, – мягко произнесла госпожа Тулони.

– Что тебе нужно, денег? – резко, невпопад отозвалась Сова.

– Мы можем что-нибудь придумать. Скажем, что ребенок чудом выжил, – горячо зашептала Фрая. – Что его похитили, подменили в колыбели. Ты это не сразу поняла. Скажем, что за него требуют выкуп.

– Зачем ты мучишь меня? Я все решила.

Всю жизнь вынужденная только слышать других, не имея возможности наблюдать за мимикой, видеть жесты, Омарейл отлично умела улавливать эмоции по голосу. Совалия Дольвейн не врала: она сделала свой выбор и не собиралась отступать.

– В день, когда Норт родился, ты была не в себе. Но сейчас у тебя было время подумать. Скажи мне, что ты образумилась. Скажи, что поняла, что наделала, и я помогу все исправить. Мы эксплеты, Совалия, мы заставим всех поверить нам.

– У меня такое ощущение, что я разговариваю с глухой, – жестко ответила Сова.

И в ее голосе не было ни сожаления, ни боли, только злость.

– Я же тебе сказала мгновение назад, что все решила, и мнения своего не переменю. Мы забудем это, как страшный сон, и станем жить так, как я спланировала. А ты – наслаждайся материнством, которое, будем откровенны, тебе уже не светило.

Омарейл испытала новую волну неприязни к этой женщине. Однако в сердце Фраи, очевидно, было больше теплых чувств к госпоже Дольвейн, потому что она продолжила:

– Мне счастья чужим несчастьем не нужно. Ты можешь вести себя бессердечно, но я-то знаю, что сердце у тебя есть. И оно болит. Эддарион это теперь тоже знает.

Повисла небольшая пауза.

– Ты изменила его дар. Теперь он чувствует не только обычных людей, но и эксплетов.

– Так вот что это за дрянь! – воскликнула Сова. – А я думаю, что это за ощущение, будто кто-то во мне копается, как в коробке с письмами! Мерзавец!

Последние слова она выкрикнула с горечью. Омарейл недоуменно посмотрела на стенку повозки, за которой разговаривали женщины. Что так задело Сову?