Сюрприз оказался весьма тяжелым. Открыв коробку, принцесса почувствовала, как защипало глаза. Укутанные в плотную бумагу, там лежали изящные белые чашечки с синим цветочным орнаментом.
– Неправильно говорить, что это тебе подарок, потому что ты не сможешь их забрать. Но я купила их для тебя. Негоже принцессе пить из щербатых кружек…
Как странно было испытывать тоску по человеку, который стоял в полуметре и улыбался. Печалиться о его смерти не когда он был мертв, а когда еще жив. Ощущать опустошение не от того, что происходило сейчас, а от того, что было раньше, хотя ты и не знал значения событий. Ведь Омарейл уже пила из этих самых чашек в ту ночь, когда рассказала Дарриту, что была наследницей престола. Когда узнала, что была эксплетом. Когда Норт сказал, что Фрая купила эту посуду на случай, если к ним в гости зайдет принцесса.
Те воспоминания вызвали одновременно и улыбку и слезы. Омарейл прижала одну чашечку к груди.
– Спасибо, это очень… мило, – сказала она, шмыгнув носом.
– Не думала, что тебя так тронет обычный фарфор. У тебя в Орделионе, должно быть, все сделано из золота, – мягко заметила Фрая, расставляя на столе посуду, чтобы сделать чай.
– Это дороже золота.
Глядя на синий пигмент, будто впитавшийся в белоснежную поверхность чашечки, Омарейл представила себе бело-синий коврик, который могла бы сплести, и тут же вздрогнула: ведь она забыла сказать про заказ актрисы! Заставив госпожу Тулони оставить приготовление чая, она пересказала все, что было важно знать о будущей хозяйке коврика, и Фрая ушла в свою комнату подбирать пряжу.
Вскоре пришла кормилица. Проснулись оба Норта – и маленький и большой, и оба сосредоточились на завтраке. Как всегда, без умолку болтая, кормилица рассказала, что ей, в качестве благотворительности, какая-то богатая дама прислала уйму детских вещей. Кое-что она оставила себе, но вот некоторые предметы были ее сыну не нужны.
– Коляска там хорошая, Бою маловата, но все равно пойдет. Спать укладывать в ней самое оно. А вам могу нашу старую отдать, – сообщила она. – Колыбель плетеная, ну до того славная, я такую только в магазинах видала. Нам уже точно не нужна, а вам вот в самый раз. Месяца на три еще хватит. Соска какая-то чудна́я, то ли коралл, то ли рубин, я таких отродясь не видала. Ее отдадим тоже, Бой и в рот ее брать не стал, ему нравится кожаный мешочек жевать, не отберешь. А это… баловство одно. Для богачей. И я принесла шерстяные трусики. Тут вот дополнительно вкладывается ткань, она впитывает хорошо, будет не мокро ребеночку. А еще на базаре увидела клеенки, ну это вообще красота… не знаю, чем они их там промазывают, но они воду не пропускают, сколько сил и времени себе сбережете! Ее протер, и все.
Когда кормилица наконец ушла, Омарейл подошла к кушетке. Младенец умиротворенно спал. На нем была новая ночная рубашка, которую принесла его молочная мама, и выглядел он премило. Прошло не так много времени с их первой встречи, но ребенок как будто изменился: голова стала не такая вытянутая, лицо теперь казалось очаровательным. В те редкие моменты, когда он не спал, а серьезно смотрел на мир, в сердце Омарейл что-то менялось. Там появлялись совершенно новые, не поддающиеся описанию чувства.
– Его пальцы как настоящие, – вот и все, вот единственная мысль, которую она смогла высказать.
Пока Фрая плела, а ребенок спал, Омарейл и Даррит пили чай и обсуждали свою миссию.
– Я не уверена, что стоит оставлять прежнее послание, – осторожно сказала принцесса.
Даррит несколько секунд молча смотрел на нее, лицо не выражало эмоций.
– То, что мы сделали, не оставляет никакой… возможности для иной трактовки. – Омарейл прочистила горло, чувствуя себя неловко под взглядом Норта. – То есть… ну представь, если мы захотим что-то поменять.
– Вы предлагаете потратить единственный шанс по-настоящему развернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов на невнятную попытку угодить всем?
Она сложила руки на груди и ответила:
– Да.
Он тоже скрестил руки и откинулся на спинку стула.
– Что ж, ваше право.
– Ты считаешь это ошибкой?
– Если бы решение принимал я, то оставил бы послание как есть. Но не всегда стоит потакать мужскому стремлению разрушать. Иногда полезно прислушиваться к женскому желанию созидать. Я обещал помочь вам выбраться из башни, а не уничтожить всех врагов государства.
Принцесса перевела взгляд в окно.
– Что, если нам удастся получить все?
Она надеялась, что он поймет ее и не заставит объяснять. Потому что в самом деле верить в счастливый исход и на политическом, и на личном фронтах казалось верхом наглости.
Даррит понял. По крайней мере, одарил ее пронзительным взглядом, а затем мрачно ответил:
– Тогда я скажу, что наша жизнь – действительно сказка.