Будь у принцессы в руках что-то острое, она всадила бы это госпоже Дольвейн в спину. Вероятно, почувствовав, что руки принцессы сжали ее чрезмерно крепко, Сова отступила. На губах ее при этом, как и прежде, была блаженная улыбка. Будто она была самым счастливым человеком в комнате.
– Вы знаете, как тяготило меня предсказание все эти годы, – произнесла госпожа Дольвейн, обращаясь ко всем.
Голос был пропитан страданием.
– Наконец все наши мучения позади. И в этот счастливый момент не будет ли излишней наглостью попросить… – Она повернулась к Королю и Королеве: – Позвольте мне вывести принцессу к народу. В день, когда Ее Высочество впервые выйдет к подданным, было бы глубоко символично, если бы я вела ее под руку.
У Омарейл едва не отвисла челюсть от изумления. Неужели Сове и вправду хватало дерзости предложить такое?!
– Разумеется, Совалия, – мягко ответил Король, пока Омарейл пыталась осознать безграничность наглости этой женщины.
– Я сама в состоянии выйти на балкон, – упрямо отозвалась принцесса, и как же это напомнило ей все многочисленные споры, которые были у нее с родителями из-за заточения в башне.
Что можно, что нельзя – всегда решала госпожа Дольвейн, и родители просто слепо верили ей. На любые доводы Омарейл они отвечали одними и теми же фразами, которые, видимо, им внушила Сова, сопроводив нужными эмоциями.
– Ваше Высочество, никто не сомневается в этом, – со всей возможной вежливостью и деликатностью произнес Бериот, – но будет в самом деле полезно для всеобщего восприятия ситуации, если госпожа Дольвейн сопроводит вас.
Принцесса начала тяжело дышать. Раздражение так и бурлило внутри нее, готовое в любой момент…
– Омарейл! Это не такая большая трудность! – воскликнула Севастьяна. – Уже ночь, у нас, вообще-то, свадьба, нет причин упрямиться!
В следующую секунду глаза сестры удивленно расширились, она зажала рот рукой. Омарейл застыла. На несколько секунд сосредоточившись на рисунке коврика у дивана, она выдохнула. Раздражение мгновенно уступило место чувству вины.
– Я… прости, не знаю, что на меня нашло, – залепетала в это время Севастьяна.
– Ничего-ничего, у нас у всех тяжелый день, – обняла ее Омарейл. – Ты права. Сейчас это не имеет значения. Ступайте все, а дела решим завтра.
Ил Белория прочистил горло:
– Прошу прощения, Ваше Величество, надеюсь, это не будет верхом наглости, если я попрошу позволить мне переговорить с Ее Высочеством несколько минут.
Его бесцеремонность оставила Омарейл в онемении смотреть, как зеленая радужка Патера Нортастера вытесняется черным, как он крайне любезно смотрит в глаза Королю и Королеве, как они снисходительно улыбаются в ответ и кивают.
– Ил, принцесса желает отдохнуть, – недовольно напомнила Сова, и Омарейл, возможно, впервые в жизни была готова поддержать ее.
– Это займет всего несколько минут, – Белория чуть поклонился. – Понимаю, час поздний для аудиенций, но сегодня такой день… Хотелось бы поставить точки во всех делах.
Родители Омарейл вышли, следом комнату покинули Бериот и Севастьяна. Сова еще несколько секунд мрачно смотрела на принцессу и Белорию. Когда в комнате никого, кроме них, не осталось, она негромко произнесла:
– То, что произошло с нашей милой Севастьяной, – это лишь небольшой пример того, во что превратился бы Орделион, не будь предсказания.
Принцесса сжала губы. Что ж, доводы Совы были понятны, демонстрация – наглядной, и Омарейл ничего не могла с собой поделать, часть ее соглашалась: принцесса-эксплет – непростое испытание для королевства. Однако ей было что ответить.
– Вы могли выбрать другую роль, – произнесла Омарейл холодно, – не тюремщика, а наставника.
Сова усмехнулась:
– Эддарион думал, что может воспитать всех эксплетов добропорядочными людьми. Сколько раз он провалился? Я сбилась со счета. Не правда ли, Ил?
Тот чуть сощурил глаза, на висках его привычно появилось множество мелких морщинок.
– Я был рожден добропорядочным, таким и остался, – елейным голосом отозвался Белория. – Помощь Мраморного человека мне никогда не требовалась.
Скептически хмыкнув, Сова развернулась и прошла к двери.
– Подумайте, Ваше Высочество, может, не стоит рисовать меня в своем воображении таким уж чудовищем? – Она повернулась к ним лицом и взялась за створки двойных дверей.
– Я бы с удовольствием, но вы совершенно не оставляете мне выбора, – с напускной небрежностью отозвалась Омарейл.
– Это исключительно вопрос восприятия, – с этими словами Сова захлопнула двери.
Принцесса резко развернулась к Белории.
– Я запрещаю вам использовать дар на моих родителях, – высказала она то, что жгло ее изнутри последние пару минут.
Тот поднял руки, будто защищаясь.
– Это никогда не случалось ранее и не повторится вновь, – сказал он, почтительно склонив голову. – Но сейчас ситуация была исключительная. Я понимал, как будет воспринята моя просьба…