Последняя ставка

«Выкупайся в свежей необузданной воде этих мест», – сказал Оззи.

Мокрые юбку, блузку и белье она повесила на натянутый кабель большой установки для кондиционирования воздуха, и теперь распахнула халат, позволила ему упасть на пол, и застыла, обнаженная, под хлещущими струями дождя.

Мать, думала она, глядя в небо, мать, услышь свою дочь. Мне необходима твоя помощь.

Прошла минута, за которую ничего не произошло, разве что дождь стал чуть слабее и воздух похолодел. Лужи у нее под ногами шипели и пузырились, будто она купалась в газированной воде. Она передернула плечами и стиснула зубы, чтоб они не стучали.

«Что я делаю? – вдруг спросила она себя. – Меня же арестуют. Все это чепуха».

Она повернулась туда, где висела в темноте ее одежда, но остановилась.

«Оззи верит в это, – подумала она. – Ты обязана ему всем на свете; неужели тебе трудно заставить себя тоже поверить в это, хотя бы на несколько минут?

И какие еще шансы есть у тебя и твоих детей?

Во что вообще я верю? Что мне удастся найти мужчину, с которым мы будем жить одной жизнью? Что Скэт поправится? Что Оливер, на самом деле, нормальный мальчик? Что я смогу получить то, что мне необходимо, как цветам – солнечный свет: семью, которая будет являть собой нечто большее, чем жалкая карикатура на семью? Какие у тебя хоть когда-нибудь были основания для того, чтобы верить хоть во что-то из этого?

Я постараюсь поверить и в это, – думала она; слезы текли по ее лицу, смешиваясь с холодной дождевой водой. – Я дочь богини луны. Я ее дочь. И я способна призвать ее».

Она снова посмотрела вверх, в затянутое тяжелыми тучами небо. Дождь внезапно полил еще сильнее, чем прежде, он обжигал ее лицо, плечи и грудь, но теперь, несмотря даже на то, что порыв ветра заставил ее отступить, чтобы удержать равновесие, ей не было холодно. Ее сердце часто и сильно билось, растопыренные пальцы покалывало, и пропасть глубиной в двадцать девять этажей, при виде которой ей сделалось не по себе, когда она, одолев тяжелую дверь, вышла на крышу, теперь вызывала бодрящее возбуждение.

На мгновение старый-старый рефлекс заставил ее подумать, что хорошо бы ее названый брат Скотт оказался здесь и разделил ее ощущения, но она отогнала от себя эту мысль.

Мать. – Она попыталась метнуть свою мысль вверх, в небо, как копье. – Теперь хотят убить меня. Помоги мне бороться с ними.

Вдруг она смутно увидела над головой, среди мятущихся туч, слабо светившийся в небе полумесяц.

Облака теперь походили на громадные крылья или развевающийся плащ, и ей вдруг показалось, что сквозь шум дождя она слышит музыку, тысячеголосый хор, звук которого казался слабым лишь из-за громадного расстояния.

Еще один могучий порыв ветра повернул струи ливня горизонтально, и в тот же миг ей показалось, что она не одна на крыше.

Она вцепилась в туго натянутый кабель, потому что от этого порыва покрытая гудроном поверхность крыши словно бы качнулась, как палуба корабля. А потом ее ноздри затрепетали, уловив невозможный соленый запах моря, а продолжительный раскат грома прозвучал, как мощный прибой, разбивающийся о прибрежные утесы.

От соленых брызг защипало глаза, и когда она сумела, все еще часто моргая, снова оглядеться по сторонам, ее бросило в дрожь, поскольку она в самом деле находилась на дощатой палубе корабля – стояла, прислонившись к деревянным перилам, а в нескольких ярдах от нее начинался трап, ведущий на полубак. А где-то в темноте волны с ревом дробились о грозные скалы.

«Это случилось, когда я подумала о корабле, – исступленно сказала она себе. – Здесь действительно что-то происходит, но оформляется это в моем воображении».

Она снова увидела над собою сияющий полумесяц, но теперь было ясно видно, что это не луна – да и не могла луна быть такой, потому что, как она хорошо знала, луна сейчас пребывала в половинной фазе. Полумесяц венчал корону рослой женщины, стоявшей на высокой носовой палубе. Она была одета в мантию, лицо ее было сильным и красивым, но в открытых глазах не было заметно ни следа человечности.

Хор зазвучал громче – возможно, он находился на скрытом тьмой берегу, – а с неба совершенно явственно доносился шелест крыльев.

Лишь прикоснувшись лбом к мокрым доскам палубы, Диана поняла, что, сама того не заметив, опустилась на колени.

Потому что какой-то глубинной, древнейшей сердцевиной сознания она поняла, что перед нею богиня. Это была древнеегипетская Изида, возродившая убитого и расчлененного бога солнца Осириса, бывшего ее братом и мужем, это была вавилонская Иштар, спасшая Таммуза из потустороннего мира, это была Артемида, сестра-близнец Аполлона, это были, сразу, Афина Паллада, богиня девственности, и Илифия, богиня чадородия.

Греки перед отплытием в Трою принесли ей в жертву девственницу, она вернула к жизни своего сына Гора, умершего от укуса скорпиона, и хотя дикие животные были священными для нее, она являлась охотницей среди богов.