Последняя ставка

– Где твоя мама? – резко спросил Оззи, выйдя на ковровую дорожку коридора и оглядевшись по сторонам.

Оливер пожал плечами.

– Ушла. Она держала дверь лифта и уехала, как только ваша дверь открылась. Вы обуться не успеете, как она сядет в такси. – Он подошел к окну и отдернул занавески.

Оззи зажмурился от хлынувшего в комнату белого солнечного света пустыни.

– Я быстро обуваюсь, сынок. – Он инстинктивно взглянул на свой портативный кофейник и подумал: нет времени. И тут же заколебался. «Нет, – сказал он себе, – мне это необходимо», и, поспешно подойдя к туалетному столику, открыл дрожащими пальцами пластиковый мешочек с застежкой-молнией и насыпал в один из гостиничных стаканов немного растворимого кофе.

– Теперь послушай, – сказал он, направляясь со стаканом в ванную, – я оставлю тебя где-нибудь в детской комнате развлечений. – Он повернул кран горячей воды на раковине. – И хочу, чтобы ты дождался меня, понятно? – продолжил он, повысив голос, чтобы заглушить шум воды. Струя быстро нагрелась, он набрал воды в стакан и принялся размешивать коричневую пенящуюся жидкость ручкой сувенирной зубной щетки отеля. – Вряд ли я буду отсутствовать дольше часа, но если не приеду к полудню, звони в полицию, расскажи все и скажи, что тебе необходимо укрыться от тех людей, которые стреляли в твоего брата.

– Все меня бросают, – сказал Оливер.

Оззи так же торопливо вернулся в комнату и сел на кровать, рядом с которой стояли его туфли.

– Прости, – сказал он мальчику, – но дело в том, что сейчас происходят серьезные неприятности, и мы не хотим, чтобы и ты попал в них. – Он несколькими глотками осушил стакан чуть теплого кофе двойной крепости. – Боже! – Он тряхнул головой. – О, и вот еще что: не вздумай звонить своим друзьям из «аминокислот», ладно? Обещаешь?

Мальчик пожал плечами.

– Я уже большой и могу сам решать, с кем мне говорить.

– Только не в этой заварухе, малыш. – Оззи отставил пустой стакан в сторону и, закряхтев от усилия, принялся натягивать туфли на босые ноги. – Ты об этих делах еще ничего не знаешь. Поверь, я все-таки твой дед, и мы делаем все это, чтобы спасти твою мать.

Когда мальчик вновь заговорил, его голос прозвучал тоном ниже.

– Называйте меня Кусачим Псом.

Оззи закрыл глаза. «Мне нельзя ехать, – думал он. – Если я оставлю мальчишку здесь, он непременно позвонит своим негодяям-дружкам, это ясно, как дважды два.

Значит…

Значит, я остаюсь здесь и не еду на Винус-авеню. Там будут копы. Что один старик может сделать такого, чего не могут копы? Особенно старик с больным брюхом, который даже не знает, когда ему вновь приспичит в сортир».

– Что ж, мистер Кусачий Пес, – устало сказал он, – может быть, ты был в чем-то и прав, когда сказал, что тебя все бросают. Пожалуй, мы с тобой могли бы… просто пойти позавтракать…

– Туда, где подают пиво, – перебил его мальчик. – Вы его закажете, а я выпью, когда никто смотреть не будет, лады?

– Нет, не будет тебе никакого пива. Мой Бог, ведь еще нет и восьми утра. – Он все еще держал в руках шнурки правой туфли и как бы со стороны с удивлением увидел, что его узловатые старые пальцы завязывают их. Носки, – напомнил он себе – раз ты не едешь на Винус, то у тебя есть время надеть носки.

Его пальцы закончили завязывать один бантик и переместились, словно бы по собственной воле, к другой туфле.

– Да к тому же, ты еще слишком мал, чтобы пиво пить, – сказал он. – Я собирался сказать, когда ты меня перебил, что мы с тобой могли бы позавтракать где-нибудь, а потом поехать к вам домой, чтобы убедиться, что с твоей мамой все в порядке. – Он закончил завязывать шнурки и поднялся, ощущая себя слабым и хрупким. Кофе лежал в желудке, словно ведро дорожной битумной смолы. – Ты готов идти? Хорошо бы нам попасть туда раньше ее. Мы будем спешить, а она не будет, и, надеюсь, у нее хватит здравого смысла заставить таксиста объехать вокруг квартала разок-другой, но в любом случае она нас опережает. Пойдем.

– А если я не хочу идти… – начал было мальчик, но умолк и попятился, как только Оззи обратил к нему тяжелый взгляд.

– Пойдем, – мягко повторил Оззи.

Оливер несколько мгновений смотрел на него; потом опустил вызывающе вздернутые плечи и, снова сделавшись мальчиком, вышел из номера вслед за дедом.

Ханс пребывал в крайнем раздражении, и у него были для этого все основания.

Полицейские, когда он подошел к двери на их отчаянный стук, самым натуральным образом направили на него пистолеты – в наихудшем стиле Джона Уэйна! – но убрали оружие, когда он открыл дверь и уставился на них в полусонном изумлении, и теперь он дрожащими руками готовил себе кофе в крохотной кухоньке и был чуть ли не благодарен этому старому маразматику, приемному отцу Дианы, за то, что тот дал полицейским его, Ханса, описание. Судя по всему, не опознай они в нем «сожителя» Дианы, то надели бы на него наручники и швырнули бы лицом на пол!

Он посмотрел поверх кухонной стойки на двоих полицейских, стоявших на залитом солнечным светом коврике перед окном, выходившим на улицу.

– Ребята, хотите кофе?