Последняя ставка

– Пытаюсь собрать подтасованную колоду для очень сложного варианта покера. – Он отделил восемь карт, входивших в «руку» Доктора Протечки: шестерку и восьмерку червей, рыцаря треф и семерку, восьмерку, девятку, десятку и короля пик. – Жаль, что мой… что тело моего отца не подобрало «руку» получше. Не состояло из более внушительной «руки». Здесь нужно выигрывать, а в «Присвоении» на тринадцать участников «флеш» – не такая уж сильная комбинация.

– Рассчитываешь, что там будут играть картами из «Фламинго»? – спросил Мавранос, потягивая «курз». Диана стояла около окна и смотрела на бассейн.

– Нет, – ответил Крейн, – но я хочу с их помощью сложить то, что нужно. Меньше придется ломать голову. Играть будут, – он тяжело вздохнул, – Ломбардской Нулевой колодой.

Нарди бросила на него быстрый взгляд.

– У моего сводного брата есть карта из этой колоды. «Башня». Он хочет воспользоваться ею, чтобы стать Королем.

– Клёво! – отозвался Крейн. – Надеюсь, он с нее глаз не сводит, и в конце концов свихнется.

– Он уже свихнулся, – ответила Нарди. – Вы… имеете в виду игру на озере?

– Да.

– Но вы же не собираетесь снова участвовать в ней, так ведь?

– Собираюсь.

Она зябко передернула плечами.

– Меня вы на эту лодку не затащите.

Диана повернулась от окна.

– Скотт, когда ты намерен этим заняться?

– Игра начнется этой ночью, – ответил он, не поднимая головы от карт, – и будет продолжаться завтра ночью и днем Великой пятницы. Я начну сегодня и буду играть, пока не проверну свой трюк.

– Парень, которому ты вломил, тоже будет там? – спросил Мавранос.

– Да, – ответил Крейн. – В этом самом теле, если, конечно, он не помер или не попал в больницу. Он хозяин игры.

– Он узнает тебя.

– Узнал бы, но я загримируюсь.

– Каким образом?

Тут в дверь постучали. Диана прошла через комнату, открыла дверь и впустила официанта, который поставил на стол поднос с «кокой», и расплатилась с ним.

– И как же ты собираешься загримироваться? – спросил Мавранос, когда официант ушел.

Крейн растерянно улыбнулся товарищу и покачал головой.

– Не знаю. Обрить голову? Надеть очки? Выкрасить лицо и руки черным?

– Все это мне не нравится, – сказала Диана.

– Можно раскраситься под клоуна, – вставила Нарди. – Наверно, в «Сёркус-сёркус» такой грим раздают бесплатно.

– Или нарядиться обезьяной, – предложил Мавранос. – В городе наверняка есть место, где можно взять костюм напрокат.

– «Каждый предлагал подсказки, – с вымученной улыбкой процитировал Крейн, – Превосходные идеи».

– Это Льюис Кэрролл, – сказала Нарди.

Крейн взглянул на нее, и его улыбка сделалась естественной.

– Совершенно верно. – Они с Дианой успели вкратце рассказать ему, какое отношение она имеет ко всем этим делам, но лишь теперь он действительно обратил на нее внимание и отметил красивые черные волосы и фарфоровое лицо. – Я люблю это стихотворение. «Отбыл он в ужасной спешке, бормоча…»[30]

– Женщина, – решительно перебила его Диана.

Мавранос поднял банку с пивом, словно произносил тост.

– Женщина!

Крейн нахмурился.

– Что?

– Отправляйся туда в виде женщины. Это единственная маскировка, которая может сработать.

Крейн хохотнул, но увидел, что Мавранос и Нарди, как по команде, вздернули брови, обдумывая идею.

– Нет, – сказал он. – Христос свидетель, все и так будет страшно тяжело, а тут еще роль играть… Я постригусь наголо и надену очки. Так…

– Нет, – задумчиво сказала Нарди, – у вас достаточно запоминающееся лицо. Я мало знакома с вами, но узнаю вас и бритым, и в очках. Я думаю, это то самое – побольше косметики, губная помада, броский парик…

– Сделайте меня красивым, – предложил Мавранос.

– Ничего не получится, – уверенно заявил Крейн. – А как быть с голосом. И продолжил сдавленным фальцетом: – Предлагаете мне так разговаривать?

– Говори нормально, – ответила Диана. – Тебя сочтут трансвеститом, только и всего.

– К извращенцам никто не присматривается, – согласился Мавранос. – Разве что начнут перемигиваться и усмехаться за спиной.

Крейн, пытавшийся отогнать боязнь неудачи, боязнь того, что Диану все-таки убьют, и что сам он в Святую субботу, когда отец присвоит себе тела, купленные во время игр 1969 года, утратит себя, совершенно впал в панику от этого предложения. «Не стану, – сказал он себе. – Даже и думать об этом нечего».

Нарди тронула его за плечо.

– Что, если это единственный выход? – спросила она. – Помните сэра Ланселота? – Крейн упрямо покачал головой, и она продолжила: – Он отправился на помощь королеве Гвиневере, и по пути ему пришлось ехать на телеге. В те времена это считалось страшным позором, ведь на телегах возили по улицам преступников, чтобы обыватели могли посмеяться над ними и бросать в них всякий мусор. Поэтому Ланселот, влезая в телегу, замялся на секунду, и когда он спас королеву, та отказалась разговаривать с ним из-за этого колебания, потому что он пусть на миг, но поставил гордыню превыше своего долга перед нею. И он признал ее правоту.

– Боже! – Крейн вновь уставился на карты.