– Нет, Бетси, – ответил Трамбилл. Она сама научила его, что говорить, когда она вдается в подобные предположения. – Помнишь ведь, что сама читала о паранойе у немолодых женщин. – «Все мы, кто находится в машине, этой ночью лишь что-то повторяем за кем-то, – подумал он. – И насчет текучего интеллекта в сравнении с кристаллизированным интеллектом. Это все равно что ОЗУ и ПЗУ в компьютерах. Молодым дано одно, старшим – другое. Подумай об этом».
– Я не могу думать. Я совсем одна. Мне приходится все делать самой, а… а валеты могут оказаться где угодно.
«Вторая фаза», – подумал Трамбилл.
– Ханари бодрствует?
– С какой стати ему бодрствовать? Или ты не знаешь, который час?
– Я думаю, тебе стоило бы войти к нему в голову и посмотреть по сторонам оттуда.
– Что не так? – громко спросила она. – Я не собираюсь входить в его голову! Я даже думать о нем не собираюсь! У него что, случился припадок? Или ты рассчитываешь таким образом заманить меня в ловушку? – Она отвесила пощечину Доктору Протечке, но тот лишь захихикал и громко пукнул.
Трамбилл надеялся, что старая леди продержится две недели, до Пасхи. Он опустил стекло в окне.
– Ты сейчас соображаешь не слишком ясно, – сказал он. – Ты расстроена. И кто угодно расстроился бы. И еще, ты устала оттого, что тебе приходится все делать самой. Но сейчас тебе нужно быть особенно внимательной, а тело Арта Ханари спокойно и хорошо отдохнуло. И разве тебе не станет легче, когда ты хоть немного побудешь мужчиной?
– Пф-ф-ф.
Трамбилл свернул направо, в темную пустоту Сэндс-авеню, и теперь ехал между малыми и большими жилыми домами, а впереди возвышался над приземистыми строениями сияющий золотой монолит «Миража». Он гадал, послушалась ли Бетси Рикалвер его совета или просто не хочет разговаривать с ним. Вздохнул.
Худощавый человек.
Трамбиллу уже сравнялось шестьдесят лет, и он вовсе не желал терять свое положение. Работая на Рикалвер, он имел свой сад, своих тропических рыбок и гарантию того, что с его телом, когда он рано или поздно умрет, поступят так, как он считает нужным. С новыми людьми нельзя было быть уверенным ни в чем, особенно в последнем, самом важном пункте. Исаак Ньютон с его вторым законом термодинамики, будь он неладен, сможет, наконец, добраться до него –
Неотличимых один от другого.
Начать с того, что любые отличительные признаки, которые можно устранить, – подумал он с содроганием, вовсе никакие не отличительные признаки. Он напряг массивные предплечья, зная, что под одеждой заплясали татуировки.
Зазвонил сотовый телефон, и он поднес его к уху.
– Алло.
– Вон, это я, в теле Ханари. Конечно, все это была чепуха – все то, что я наговорил. Послушай, а я достаточно часто
Трамбилл так и не перестал пугаться того, что его босс в состоянии менять тела, по-видимому, так же легко, как кто-нибудь другой поворачивается в кресле, чтобы посмотреть в другое окно.
– Моешься, – ответил Трамбилл. – Конечно.
– Видишь ли, я читал, что престарелые женщины иногда забывают о чистоте. И послушай, этой ночью мы их не найдем. Давай-ка возвращаться домой.
– Возвращаться домой, – повторил Трамбилл.
Доктор Протечка зевнул.
– Я временами слышу за спиною, – сказал он, – Клаксонов рев – весною так вот Свини поедет к миссис Портер на машине.
Трамбилл услышал ровное «ха-ха-ха» тела Арта Ханари. Рикалвер однажды сказала ему, что, если он будет смеяться таким образом, у него не появятся морщины. А потом голос Ханари пропел:
Трамбилл прервал соединение и взялся за руль обеими толстыми ручищами.
К тому времени, когда женщина вышла из ярко освещенных дверей «Смит-маркета» на Мэриленд-парквей, луна уже скрылась и небо над горами Мадди-маунтинс начало понемногу синеть. Она усталой походкой пересекла стоянку, подошла к светло-коричневому «Мустангу», села, включила мотор и, выехав со стоянки, повернула на север, в сторону Мэриленда.
К северу от Бонанза-роуд она разминулась с темно-синим «Сабурбаном», направлявшимся на север; она даже не взглянула на него, и трое мужчин, сидевших в нем, тоже не обратили на нее внимания.