Последние бои Вооруженных Сил юга России

Надо сказать, что команда батареи жила своей обособленной жизнью. С начала девятнадцатого года ее состав почти не меняли, а контактов с другими воинскими частями или населением тоже было мало. Поезд базы, передвигаясь часто по железной дороге, если и задерживался где-нибудь на третьем пути или маленьком степном разъезде, то на очень краткое время. Служба, пребывание на позиции, отнимало много времени и менялось мало в своей ритмической постоянности, так что команда, около 70 человек, варилась, что называется, в «собственном соку», мало замечая общую трагедию России. Разговаривали больше о том, чем нас будут кормить сегодня или кто кого обидел.

Главная тяжесть заключалась в несении караулов у пушек, вагонов со снарядами и на паровозе. Обычно эти караулы приходилось нести через сутки или двое, и в течение их часовые стояли на посту два раза по 4 часа. Это была поблажка – по уставу полагалось стоять четыре раза по 2 часа. Эти часы в любую погоду тянулись томительно долго, и предпочтительнее было нести наряды на любую другую работу. Но иногда, в хорошую погоду, от четырех до восьми утра, в степи можно было наблюдать полностью то, что в обычной жизни случается редко, то есть как начинается день, когда от слабой бледной полоски на горизонте, при ярких еще звездах на небе, разгорается заря и к 8 часам восходит ярко светящее, радостное и сильно уже греющее солнце. А вообще не помню, чтобы у нас в батарее, кроме выговоров и предупреждений, применялись бы строгие дисциплинарные взыскания, вроде стояния под винтовкой и т. п.

В начале весны пришлось нам с грустью наблюдать, как в Южную бухту приходили пароходы, переполненные нашими бойцами, пережившими несчастную новороссийскую эвакуацию. Пароходы направлялись в глубь бухты к станции, где и разгружались. Нашим главнокомандующим стал генерал Врангель, который быстро начал реорганизовывать армию, в первую очередь переименовав ее в Русскую. Так и наша четвертая морская батарея была переименована в бронепоезд «Единая Россия», а наших бедных гундоровцев откомандировали в казачьи части. Там же придали много офицеров и чинов из одноименного бронепоезда, оставленного в Новороссийске. Среди главных командиров места Слащеву не нашлось, что многих удивляло.

В. Липеровский [156] «Желбат-2» [157]

20 октября 1919 года Орел был оставлен нашими войсками, а мы получили приказ отходить на Курск и затем по Северо-Донецкой железной дороге на ст. Полтава. Насколько медленно мы шли на Стишь, так теперь казалось, что мы мчимся – на Курске приняли снова наши большие паровозы с полным запасом угля; хозяйственная часть уже укатила на юг. Страшная снежная буря мешала продвижению на перегоне Курск – Льгов, шли точно ощупью… Потом по Северо-Донецкой снега было мало, но очень морозно. Эта дорога самая новая, законченная перед самой Великой войной 1914 года – четыре колеи: две – пассажирское сообщение, две – товарное для доставки угля из Донецкого бассейна и товаров с юга в центр России, к Москве и к Балтийскому морю. Станции новые, обширные, здания прекрасно оборудованы, склады были полны всяких материалов, мешков с продуктами, ссыпанного зерна.

За это короткое время моего пребывания в железнодорожной роте подружился я с Алешей Воропаем и Шурой Муратовым, всюду мы были вместе. Но станция Суджа для нашей троицы оказалась трагической – Шуру сдал в санитарный поезд, у него начинался тиф по всем признакам – ушел поезд, и я больше Шуру никогда не встретил! Отступление, видимо, действует развращающе на всех, даже на такую воинскую часть, как наша, – ведь мы жили с комфортом, все было, кормили нас хорошо, даже что-то платили – не помню сколько! Но Петя смеялся, что я получил свое первое солдатское жалованье, несмотря на то что мы были обеспечены всем, на станции Суджа я собственными глазами видел, как наши солдаты грабили склад – таскали длинные мешки с луком и складывали их на крышах вагонов! Я был совершенно потрясен, когда увидел Алешу Воропая с такой ношей среди бела дня.

– К чему тебе это?

– Ты еще молодой, ничего не понимаешь! – было ответом, но дружба наша на этом оборвалась.

Тащили все во главе с нашим взводным. На станции Тотня была рота вызвана на поверку, – давно уже не было ни поверок, ни молитв. Капитан Кирсанов обошел фронт мрачный и нервный – все ждали грозы. Остановился против наших двух взводов и дежурному офицеру отдал приказ под его личную ответственность:

– Послать наряд и в течение десяти минут сбросить всю эту дрянь с вагонов. Если повторится что-либо подобное – застрелю сам!

И ушел: вероятно, в течение пяти минут все мешки с луком были сброшены!

Мы шли в Полтаву. Мерно стучали колеса, эта музыка мне запомнилась на всю жизнь!