Последние часы в Париже

Я обернулась, и меня потрясло другое зрелище: какие-то люди сидели в шезлонгах на газоне в конце Елисейских Полей. Они наблюдали за происходящим, как зрители в театре. Мне это приснилось? Или это призраки? Я закрыла глаза, крики эхом отдавались вокруг. Себастьян! Себастьян! Почему ты не сбежал со мной? Где ты теперь?

– Я хочу домой, – захныкала Изабель.

Я открыла глаза и притянула ее в свои объятия, прижимаясь к тонкому хрупкому тельцу. Горячие слезы текли по моему лицу. Сквозь их мутную пелену проступили размытые силуэты людей, обступивших палую лошадь. Нет! Только не это! Я отвернулась, заслоняя от Изабель жуткую сцену. Перочинными ножами и всем чем ни попадя горожане кромсали плоть лошади, отрывая куски мяса и запихивая их в свои сумки. Вот что голод делал с людьми.

Глава 37

Париж, 23 августа 1944 года

Элиз

Стыд, страх и отвращение бурлили в моих венах, пока мы брели обратно домой. Люди настолько изголодались, что готовы были рвать мертвечину. Мы тоже недоедали, но никогда не зверели от голода. Это заставило меня задуматься о том, как выживали в последние четыре года те, у кого не было связей и какого-либо дохода. По крайней мере, нас кормила моя зарплата банковского служащего.

Недалеко от площади Сен-Мишель нам встретилась группа людей с кирками в руках. Они взламывали брусчатку, выстроившись цепочкой; два человека снимали бетонную плиту и передавали ее следующему, а тот в свою очередь передавал дальше, и так до самой баррикады, которую они возводили.

– Хочешь нам помочь? – крикнул один из них.

Я отрицательно покачала головой. Мужчина выглядел разочарованным, и я заметила, что несколько женщин скептически оглядели меня, что усилило мое и без того мучительное чувство стыда и предательства.

– Ты останешься и поможешь, – сказала мама. – Я отведу Изабель домой. – Я была измотана и все еще испытывала боль, спазмы то и дело схватывали желудок. Мне просто хотелось пойти домой. Но мама настояла. – Иди, Элиз. Ты должна быть с ними, строить баррикады. – Она говорила напористо, да и, по сути, была права. Пришло время показать, какая из меня патриотка.

Я послушно направилась к группе.

– Буду рада помочь, – обратилась я к тому парню, что окликнул меня. И как только эти слова слетели с моих губ, мне открылась правда. Я действительно хотела помочь. Пусть в моем сердце поселилась пустота, но я хотела быть частью происходящего. Эти люди открыли передо мной иное пространство, впуская меня, и я сразу почувствовала себя востребованной, уже членом команды.

– Salut.[82] Я – Тереза, – заговорила женщина слева от меня. В мужских шортах, подпоясанных широким кожаным ремнем, и тяжелых коричневых ботинках. Я невольно уставилась на ее голые ноги.

– Элиз, – ответила я. К ней прилетел очередной кусок бетона, и она передала его мне. От такой тяжести у меня подогнулись колени, но я устояла и сумела передать эстафету. Солнце нещадно палило, и я вытерла струйку пота, скатившуюся по лицу. Потом взглянула на Терезу. – Видели дым над Гран-Пале?

– Oui! Merde! Боши все еще здесь! Засели в тех шикарных отелях на площади Согласия, превратили их в цитадели. Да ладно, не боись, – подбодрила она меня. – Только что передали, будто американские генералы уже прибыли в Отель де Виль[83]. Значит, скоро их армии и танки доберутся сюда. И тогда мы начнем наступление.

Наступление? Ее уверенность впечатляла. Я задалась вопросом, захотят ли женщины вроде нее покорно вернуться к заботе о своих мужьях и семьях после того, как почувствовали вкус борьбы? Эта война разрушила социальные барьеры, барьеры между мужчинами и женщинами, между классами. Мы все стали заодно.

– Однако будь осторожна, – продолжила она. – Боши держат снайперов на крышах. Вчера застрелили двух женщин, а прошлой ночью была стрельба на бульваре Сен-Мишель, прямо рядом с кинотеатром.

Следующая плита перекочевала мне в руки, и пришлось отвлечься от разговора.

Мужчина, который первым позвал меня, подошел к нам, протягивая мне кружку.

– Ты, наверное, пить хочешь. Мы собираемся сделать небольшой перерыв.

– Спасибо. – Я взяла у него кружку, жадно глотая воду, ощущая на себе его взгляд.

Затем он повернулся к Терезе:

– Ты знала, что эти ублюдки отправили еще один поезд из Дранси всего несколько дней назад? Надо было брать лагерь штурмом. Эх, если б только у нас было больше оружия! – Он помолчал. – Хорошо хоть к нам вернулась наша полиция.

– Они не очень-то торопились. – Тереза уперла руки в боки, выгибая спину.

– Лучше поздно, чем никогда. – Мужчина поднял бровь.

– Как думаете, немцы долго будут сопротивляться? – заговорила я, оглядывая своих новых знакомых, собравшихся на короткий перекур. Они больше походили на друзей, которые вместе строят дом, чем на солдат, готовых убивать. Или умирать.

– Фон Хольтиц[84] будет защищать город до последнего солдата. Все зависит от того, сколько у него людей.

– И они вполне могут заложить бомбы, прежде чем отступить, – добавила Тереза.

– Да. Этого нельзя исключать.