Последние часы в Париже

– Paris! – воззвал он.

Толпа неистовствовала, скандируя: «Paris!» Наш любимый город. Мое разбитое сердце воспарило, услышав это единственное слово, произнесенное нашим истинным лидером.

Толпа затихла, когда прозвучали его следующие слова.

– Paris outragé! Paris brisé! Paris martyrisé! Париж осквернен! Париж сломлен! Париж измучен!

– Mais Paris libéré! Но Париж свободен!

Наши сердца бились как одно от гордости за родную страну. Де Голль вышел на балкон – высокий, статный, благородный человек. Тот, кто никогда не терял веры, никогда не сомневался в силе духа Франции, никогда не бросал свой народ и не поддавался тирании. И вот он был здесь, объединяя нас в победе. Он был нашим героем. Де Голль и был Францией.

Мама обняла меня за плечи и прошептала на ухо:

– Мы выиграли войну, Элиз!

Выиграли войну? Но разве были в ней выигравшие? Мне казалось, мы все что-то потеряли. И оставалось только делать вид, что это не так. Никто никогда не смог бы узнать, что на самом деле таилось в моем сердце.

Глава 40

Париж, 26 августа 1944 года

Элиз

Следующий день выдался ясным и солнечным, и когда ранним утром мы с Изабель вышли за хлебом, казалось, будто наступил новый рассвет для Франции. Даже свет стал ярче, белый камень османовских особняков поблескивал в лучах позднелетнего солнца, листья высоких каштанов колыхались на легком ветерке, переливаясь всеми оттенками зеленого.

В тот вечер, пока не стемнело, я вышла во внутренний двор, чтобы вынести мусор. Натали запихивала какую-то бумагу в уже переполненные мусорные баки. Она не улыбнулась и не поздоровалась со мной, просто смерила меня холодным взглядом.

– Bonsoir, Натали. – Я помнила, что вежливость – лучшая форма защиты. Я подняла крышку одного из баков.

– Элиз, – ответила она тихим голосом. – Я должна тебе кое-что сказать.

– Да? – Страх просачивался в кровь, и пульс участился.

– Я слышала. Твое имя значится в списке.

– Что еще за список? – Сердце сжалось от ужаса, точно зная, о каком списке идет речь.

– Список женщин, которые… – Она не смогла закончить фразу. – Они придут утром. У тебя еще есть время спрятаться.

Прятаться? Я покачала головой, злость вытеснила страх. При мысли о том, что они придут в наш дом, напугают мою младшую сестру и маму, во мне закипел праведный гнев. – Откуда ты знаешь?

– Мне кое-кто сказал.

– Кто? Натали, кто! Кто тебе сказал?

Она посмотрела на меня, поджав губы:

– Я говорю это только для того, чтобы помочь тебе.

Я захлопнула крышку мусорного бака.

– Чтобы помочь мне! Тогда скажи, с кем ты разговаривала.

Но она, как лиса, ускользнула, оставляя меня дрожать от страха и ярости. Я никому не причинила вреда. Я не выдала никаких секретов.

Я прокралась обратно в квартиру. Изабель уже была в постели, а мама читала газету в гостиной. Она подняла глаза, когда я вошла.

– С тобой все в порядке? – спросила она. – Ты выглядишь такой бледной. – Она сложила газету. – Я беспокоюсь о тебе. Ты ведь так долго болела.

Я подумала, не рассказать ли ей о том, что узнала от Натали, но потом решила, что не стоит. Лучше разобраться с этим в одиночку. В ту ночь я лежала на кровати полностью одетая, готовая в любой момент вскочить и сбежать. Но мысль о том, что они вытащат Изабель из постели, выпытывая у нее, куда я делась, ужасала меня до дрожи.

Еще не занялся рассвет, а я уже знала, что делать дальше. Я выскользнула из постели и прислушалась, но тишину нарушало лишь мое хриплое дыхание, эхо моего страха. На трясущихся ногах я прошла в ванную и посмотрелась в зеркало.

– Courage[90], – прошептала я своему отражению, поглаживая гладкие темные волосы.

Я открыла шкафчик под умывальником и достала маленькую корзинку. Из-под расчески торчали ножницы; я вытащила их за дужки, открыла и ловко щелкнула лезвиями. Потом снова посмотрела в зеркало, поднимая со лба упавшую прядь. Затаив дыхание, я поднесла открытые ножницы к самым корням и быстро срезала ее, наблюдая, как темные завитки соскальзывают в раковину. Это всего лишь волосы, успокаивала я себя, когда тихие слезы покатились по щекам. Всего лишь волосы. Не отрывая глаз от зеркала, я продолжала орудовать ножницами, пока не состригла все волосы. Из зеркала на меня смотрела незнакомка – кожа да кости, впалые серые щеки, глаза темные и большие.

Звук разбитого стекла нарушил предрассветную тишину. Я бросила ножницы в раковину и обхватила руками остриженную голову. О боже, они уже здесь! Кровь забурлила в венах. Воздух в легких застыл.

В дверях появилась мама.

– Нет! Элиз! – Она потянулась ко мне. – Что ты наделала?

Я отступила назад, упираясь спиной в раковину. Я не хотела, чтобы ко мне прикасались.

– Они пришли за мной, мама! – задыхаясь, вымолвила я. – Они здесь!

– Нет! – Она отшатнулась, прижимая ладони к щекам. – Нет!