Последние часы в Париже

– Откуда мне знать? Наверное, одна из группировок, стремящихся свести счеты. Должно быть, все из-за того боша, что таскался к нему в магазин. Твоего боша! – Она со злостью выплюнула последнее слово.

Острая боль пронзила мой бок. Хватая ртом воздух, я прижала руку к вздымающейся груди. Добрый, мудрый мсье ле Бользек. Убит. Его слова звенели у меня в ушах. Недостойно нас. Невообразимое. Немыслимое. Варварство. Я подумала о милом старике, лежащем с простреленной головой в луже темной крови. И стало ясно как божий день, что точно так же они расправились и с Себастьяном. Холодные тихие слезы потекли по моему лицу, и я дала им волю.

– Пожалуйста, – сказала мадам ле Кальве. – Я хочу побыть одна.

Жаль, мы могли бы найти утешение друг в друге, но она воздвигла между нами стену. Я встала и вернулась в коровник, где уткнулась головой в теплый бок Джесси, оплакивая Янника ле Бользека, Себастьяна, себя и своего ребенка. Когда слез уже не осталось, я улеглась на солому, измученная и опустошенная. Я боялась возвращаться в коттедж и ушла бы из этого дома, если бы было куда. Мы не разговаривали до конца дня, и в тот вечер я легла спать даже раньше обычного, в изнеможении рухнув на кровать.

Посреди ночи я проснулась от ощущения холода и сырости. Откинув одеяло, я села на кровати и включила настольную лампу. Простыня была мокрой насквозь. Сердце бешено забилось. Вот оно, началось! Мой ребенок просился на свет божий. Я сняла простыню, прополоскала ее в ванной и повесила сушиться на спинку стула в комнате. Потом соорудила на полу постель и легла на одеяло, уставившись в потолок, накрывая рукой живот, чувствуя своего малыша.

– Пожалуйста, приди здоровым и невредимым, – прошептала я.

Должно быть, я задремала, потому что очнулась, когда мадам ле Кальве раздвигала занавески.

– Что ты делаешь на полу? – спросила она. – Уже шесть утра.

Моя рука тут же метнулась к животу.

– Ночью у меня отошли воды.

Она обернулась.

– Схватки начались?

– Нет, я так не думаю. Мне не больно. – Я села, упираясь руками в пол, с трудом поднимаясь на ноги.

Мадам ле Кальве наблюдала за мной отстраненно, как будто пыталась что-то придумать.

– Должны начаться схватки. Тебе следует подвигаться. Раз отошли воды, внутрь может попасть инфекция.

– Что же мне делать? – Я старалась, чтобы голос не выдал зарождающуюся панику.

– Вставай и продолжай заниматься своими делами. Все придет в положенный срок. – Она шагнула к двери. – Спускайся. Живем по обычному распорядку.

Я последовала за ней вниз по лестнице, пытаясь выровнять прерывистое дыхание.

– Не садись, – сказала она, как только я вошла в кухню. – Если не хочешь замедлить процесс.

Мой живот налился тяжестью, связки растянулись, и я поддерживала его снизу, как будто несла на руках, когда шла к коровнику, дрожа от холода и страха. Выдвинув табурет, я подсела к Джесси, согревая руки, прежде чем ощупать полное вымя, а затем потянулась пальцами к ее соскам. Она издала низкое глубокое мычание и брыкнулась задним копытом. Пришлось прервать дойку.

Я встала, стараясь дышать животом. Корова боднула меня своей широкой плоской головой, отталкивая назад, давая понять, что не хочет видеть меня рядом с собой этим утром. Я вышла из коровника и вернулась на кухню.

Мадам ле Кальве варила кофе на плите. Я вдохнула теплый успокаивающий аромат, глядя на ее округлые плечи, когда она доставала кружки из шкафа.

– Я не могу сегодня доить коров, – сказала я, обращаясь к ее спине.

Она обернулась, смерив меня холодным взглядом.

– Что ты имеешь в виду?

– Они капризничают.

Она поставила кружки на стол.

– Капризничают? Полагаю, тогда мне придется этим заняться. – Она вздохнула. – Как будто и без того недостаточно дел.

– Может, нам вызвать акушерку? – Мне нужен был кто-то, кто успокоил бы меня, пообещал, что все будет хорошо.

– Нет. – Она налила кофе. – Пока не стоит ее беспокоить. Она лишь скажет, что следует больше двигаться. Твоему телу нужно проснуться.

Остаток дня она занимала меня самыми разными делами; я чистила курятник, собирала яйца, выводила коров на пастбище. Даже после обеда она не позволила мне отдохнуть, но заставила печь хлеб и сбивать масло. К вечеру, когда мы наконец сели ужинать, я была измотана до предела.

– Ты все еще чувствуешь, как он двигается? – спросила она, отламывая кусок багета.

– Не знаю. Нет, я так не думаю. – Я положила руку на свой твердый живот, нащупывая округлость попки ребенка, молясь о том, чтобы он скорее перевернулся головкой вниз и пробился наружу.

– Отведем на это сутки. Если к утру ничего не случится, позовем акушерку.

– А мы не можем позвать ее прямо сейчас?

– Пока нет. Порой схватки начинаются не сразу, может потребоваться некоторое время.