Последние часы в Париже

Он решил сэкономить на поездке в метро и дойти пешком до Сен-Сюльпис. Шагая по улицам Парижа, он узнавал город, в который влюбился с первого взгляда шестнадцатилетним юношей – целых двенадцать лет назад. Мимо спешили по своим делам женщины в элегантных туфлях на каблуке и красивых шарфах. Гудели автомобили, баржи и лодки сновали вверх и вниз по Сене. Город Света снова ожил. Даже воздух пах по-другому, и Себастьян глубоко вдохнул, наслаждаясь запахом свежего хлеба и сигарным амбре с примесью аромата цветов, выставленных в больших ведрах у лавок fleuristes[115]. Пахло свободой, возможностью выбирать еду по вкусу, жизнь по нраву и, самое главное, выбирать свою любовь. Он остановился, чтобы купить жареных каштанов; торговец склонился над древней жаровней – раскаленные угли тлели, выбрасывая облако дыма, когда он бросал орехи на металлическую сетку. Себастьян представил себе, как они с Элиз, сидя в обнимку, едят их теплыми из газетного кулька.

Добравшись до площади Сен-Сюльпис, он замедлил шаг; предвкушение и страх пульсировали в его венах. Он поспешил на рю Анри де Жувенель. Парадная дверь бордового цвета смотрела на него внушительно и несколько неприветливо. Он отбросил дурные предчувствия и нажал на серебристую кнопку сбоку, другой рукой уперся в дверь и толкнул ее. Себастьян заметил, как мадам консьерж отдернула занавеску, когда он проходил мимо окна ее каморки, направляясь к апартаментам. Он помнил, что дверь квартиры Элиз находилась слева, и дважды постучал. Он ждал, его сердце колотилось. Но за дверью царила тишина. Он снова постучался. На этот раз ему показалось, что он слышит чей-то кашель. Внезапно дверь распахнулась, и худой мужчина уставился на Себастьяна прищуренными глазами.

– Bonjour, monsieur, – начал Себастьян. – Я ищу Элиз. Элиз Шевалье.

Мужчина зашелся болезненным сухим кашлем, затем достал из рукава носовой платок и вытер нос.

– Кто ты такой?

Себастьян протянул ему руку.

– Bonjour, monsieur. Я – Себастьян. – Он не хотел называть фамилию; не хотел вставлять в разговор немецкое слово. Этот человек, вероятно, отец Элиз, явно противился рукопожатию. – S’il vous plait, monsieur[116], мне бы хотелось поговорить с Элиз.

Мужчина покачал головой и снова закашлялся.

– Я приехал из Англии, – продолжил Себастьян, опасаясь рассказывать ему слишком много.

– Pas possible[117]. – Мужчина уставился на него.

– Прошу прощения. Что вы имеете в виду?

– Pas possible! – Он повысил голос.

Себастьяну позарез нужно было взломать эту линию обороны. Он должен был увидеть Элиз или хотя бы узнать, где ее можно найти.

– Пожалуйста! – взмолился он. – Не могли бы вы сказать мне, как Элиз? С ней все в порядке?

Старик строго нахмурился.

– В порядке? – повторил он, как будто счел это слово оскорбительно поверхностным. – В порядке? Non![118] – Себастьян почувствовал, как кровь отхлынула от лица, с ужасом ожидая того, что последует дальше. – Résistance[119] добралось до нее.

– Что вы имеете в виду? – Себастьян отшатнулся назад.

– Они пришли за ней. Вытащили ее через окно. – Его глаза были холодными и невыразительными, когда он смотрел на Себастьяна. – Акция возмездия.

– Где она? – Он просто хотел, чтобы она была жива.

– Les résistants de la dernière heure[120], – продолжил старик, как будто пропуская мимо ушей вопрос Себастьяна. – В последнюю минуту каждый заделался резистантом[121]. К тому времени, как я вернулся из Германии, все было кончено. Де Голль взял бразды правления в свои руки. Установил закон и порядок. – Он сделал паузу, чтобы перевести дух, как будто слова отняли у него все силы.

– Где она? – в отчаянии повторил Себастьян.

– Однако для Элиз было слишком поздно. Они забрали ее. – Он помолчал. – И расстреляли.

Себастьян зашатался, колени подогнулись, и он, обмякнув, рухнул на пол, прижимая кулаки к глазам, пока все вокруг не окрасилось в цвет темной крови. Нет! Это невозможно. Он бы знал.

Старик хихикнул, издавая неприятный сухой звук. Он выпрямил согбенную спину и посмотрел на Себастьяна.

– Тебе лучше уйти.

Себастьян обхватил голову руками. Он не мог подняться. Лиз! Лиз! Он потерял все, чем дорожил в этом мире. Больше ничто не имело смысла. Образ ее мертвого тела взрывал мозг – кровь сочилась из ее головы, застывая в волосах. Его Лиз.

Ее отец отвернулся и зашел обратно в квартиру, с резким щелчком закрывая за собой дверь.

Себастьян не знал, как долго просидел там скрючившись, но смутно почувствовал, как открылась внутренняя дверь.

– Вы не можете оставаться здесь. – Мадам консьерж презрительно смотрела на него сверху вниз.

Он уперся руками в пол, пытаясь встать, но сердце так колотилось, что сил не хватало. Когда он наконец поднялся на ноги, то не мог говорить. Оцепеневший, он вышел через парадную дверь на улицу – уже не тот человек, что вошел в эту дверь всего пятнадцать минут назад.