Последние дни Амвелеха (СИ)

— Ночью, — женщина не отводила взгляда от мельницы. — Они не нашли их. Аарон сказал, есть надежда, что они живы. Сам Ликократ обещал жрецу из Закрытого города их вернуть, — Лия нажала сильными руками на рычаг, жернова с натугой заскрежетали, — но я не верю, что они вернутся. Всё в руках Господина, дочка, суета и тщетные надежды нам ни к чему, они только заставляют ждать и страдать еще больше. Вершить людские судьбы — дело Господина, а наше дело маленькое. Зря Аарон поднимает пыль — только тебя, дурочку, смущает.

— Аарон хоть что-то пытается делать! — воскликнула Ревекка. Она сжала кулаки. Лия подняла на нее спокойный взгляд.

— Милка была твоей подругой и моей дочерью, — сказала она. — Теперь она в лучшем из миров. Мы все там будем.

— Если она мертва, — мстительно выпалила Ревекка, — а, может быть, её и сейчас насилуют бандиты Ликократа!

Женщина замерла, как от пощечины. Ривка пожалела о своих словах, но Лия снова взялась за миску с зерном и проговорила:

— На то воля Господина. За её страдания воздастся — так говорит жрец. Да будет так.

— Нет никаких воздаяний! Нет! Есть только смерть!

Ревекка отступила на шаг, потом еще на один, повернулась и побежала к ступеням. Лия встревожено закричала вслед:

— Куда ты, Ривка? А ну, не глупи! Наломаешь дров… Подумай, сколько боли ты причинила матери!

Но девушка уже бежала вниз по ступеням. Лия стряхнула муку и пыль с подола и, покачав головой, взялась за жернова. «Замуж бы её выдать, пока не нагуляла, — подумала она, — за того же Аарона. Оба сумятники… Но Милку-то… жалко. Ох, тяжко». Женщина стерла с щеки несуществующую пылинку согнутым запястьем, чтобы не испачкать лица, и снова принялась за дело.

Тос­ка — это ис­пы­тани­е во­ли и ве­ры перед великим таинством, пытался себя приободрить Айзек, чувствуя, что даже мысли о Ревекке не могут рассеять душевную смуту. Они шли пешком, из-за слабости отца — очень медленно, и это промедление с каждым шагом становилось всё невыносимее. Отказ от гиппосов только из аскетических соображений казался Айзеку глупостью, но он не посмел перечить отцу. Впереди ехал Элизар с баллонами воды и аргона-хюлэ. Вчера фамильный дулос ворковал с детьми илотов и весело переругивался с харанскими женщинами, вызывая в Айзеке изумление богатством словарного запаса, а сегодня он снова походил на бездушную машину. Всё вокруг казалось мёртвым и пустым. Что-то было не так в окружающей обстановке. Что-то тревожило и никак не вязалось с великой миссией обновления мира. Через час должно было свершиться чудо, они должны были ощущать торжество и трепет перед тайной Господина, но вместо этого Айзек чувствовал себя подавленным и несчастным. Этот диссонанс тревожил. Как не пытался он заставить себя почувствовать радость, предчувствие беды становилось только сильнее. Айзек хотел было отвлечься разговором, но отец, погруженный в мысли, отвечал мягко, но односложно. Айзек сдался.

Он думал о своей беспомощности, о том, стоит ли вообще спасать жиз­нь, которая не­из­менно за­вер­шается болезнью и смертью. Оправдано ли страдание илотов и то зло, которое они терпят? Есть ли необходимость продолжать это круг? От Хаоса к Закону, и от Закона снова к Хаосу. Отвратив гибель от Амвелеха, они подтолкнут маятник жизни к порядку, но однажды он снова качнется в сторону беззакония и упадка. Пророчество сообщало, что Новый Эдем станет убежищем новых богов, но вопрос о том, кто из ныне живущих и уже умерших пополнит их ряды, до сих пор вызывал ожесточенные споры. Айзек не знал, хочет ли он стать богом, он не знал, что это значит, но не хотел и умирать. Он был уверен только в том, что хочет снова увидеть Ревекку, целовать и обнимать ее, как прошлой ночью, и больше никогда не думать о конце времен и о своей роли в нём.

Словно вторя мыслям Айзека, Абрахам вдруг заговорил, повторяя стихи из книги Пророчеств:

— Космос сей, не созданный ни людьми и ни богами, пребывает во веки — Огнь Присноживый, мерно вспыхивающий и мерно потухающий. Огонь живет смертью земли, воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, земля — смертью воды. Путь вверх и вниз — тот же самый. Бессмертные — смертны, смертные — бессмертны; смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают…

— Отец, — прервал его Айзек, — где мы возьмем животное?

Абрахам какое-то время молчал, потом медленно проговорил:

— Господин укажет.

Айзек посмотрел на него, не понимая. То же Абрахам ответил в первый раз, в Амвелехе. Но разве мог верховный жрец приступить к таинству неподготовленным, только уповая на Господина? Айзек понял, что отец лжет. На несколько секунд их взгляды пересеклись, и Айзек отвернулся первым, испугавшись отчаянной, почти безумной, решимости в глазах отца.

— Господин укажет, — повторил Абрахам и приказал дулосу подъехать и дать ему напиться. Жар пустыни нарастал. — Осталось немного, Айзек. Будь сильным.