Последние дни наших отцов

В феврале Канарис, устав от обвинений Гиммлера и других высших офицеров Службы безопасности рейхсфюрера, утратив последнее доверие Гитлера, покинул пост главы абвера. Кунцер, в твердой уверенности, что служба скоро будет распущена, уделял все меньше сил работе на рейх и все больше – открыткам. Теперь он был одержим идеей в совершенстве подражать почерку Поля-Эмиля. Он проводил за этим занятием целые дни, его настроение зависело от достигнутых успехов. С начала марта он писал по открытке в неделю: подражание было совершенным, его не распознали бы даже графологи абвера. И когда он приходил к отцу, тот, с сияющим видом и счастливый как никогда, показывал ему открытку от обожаемого сына.

Уже март. Атака союзников неумолимо приближалась: в этом году они высадятся на северном побережье Франции, это уже ни для кого не секрет. Оставалось выяснить, где и когда. Все военные службы стояли на ушах. Ему было плевать – с абвером покончено. Ему казалось, что в “Лютеции” все, как и он сам, только делают вид, будто заняты: щелкают каблуками, бегают из столовой к коммутатору и от коммутатора в кабинеты, суетятся ради суеты. Они войну уже проиграли. Но не Гитлер, не Гиммлер – те еще нет.

Иногда к нему в кабинет заглядывал Пес.

– Все в порядке, Вернер?

– Все в порядке, – отвечал фальсификатор, не поднимая головы от стола, склоняясь над огромной лупой.

Пес очень любил Кунцера: сколько в нем усердия! “Вот, человек отдает рейху все время без остатка, весь в трудах”, – думал он, глядя на горы бумаг у него настоле.

– Вы уж так не надрывайтесь, – добавлял славный Пес.

Но Кунцер не слушал. Усталым он выглядел из-за своей изнурительной комедии. Что с ним происходит? Он, казалось, утрачивал связь с реальностью. В лифте он строил перед зеркалом гримасы и раскланивался.

Скоро придет весна. Он так любил весну. Это было Катино время года: она доставала из шкафов юбки, ее любимой была синяя. Он радовался весне, но у него пропал вкус к жизни. Он хотел Катю. Все остальное теперь было неважно. Он оставался в Париже только из-за отца.

К середине марта открытки стали приходить по два раза в неделю.

50

В Челси известие о беременности стало ударом для семейства Дойлов, и без того тяжело переживавшего войну. Лора наконец решилась сказать родителям: она была на пятом месяце и больше не могла таиться.

Это случилось в воскресенье, под вечер. Станислас и Дофф отвезли ее на машине, чтобы поддержать, и теперь курили, ожидая на соседней улице. Она вернулась в слезах.

Ричард Дойл воспринял новость очень плохо: он и слышать не хотел о незаконнорожденном ребенке в семье, да к тому же ребенке покойника. Бастард – дело грязное: про них станут говорить гадости, возможно, банкиры даже откажут ему в доверии. Бастард. Незаконнорожденные бывают у безмозглых служанок, они делают их в своих мансардах со случайными любовниками, а в итоге становятся шлюхами, чтобы прокормить выблядка. Нет, Ричард Дойл полагал, что это просто неприлично: дочь позволила себе забеременеть от первого встречного.

Услыхав слова отца, Лора с каменным лицом встала.

– Больше ноги моей здесь не будет, – спокойно сказала она.

И ушла.

– Бастард? – кричала Франс после ухода Лоры. – Не бастард, а сын храброго солдата, да!

Ричард пожимал плечами. Он знал мир дельцов – это непростой мир. История с незаконнорожденным внуком ему навредит.

С того воскресенья Ричард и Франс больше не спали вместе. Франс нередко приходило в голову, что, будь Ричард хорошим человеком, она открыла бы ему секрет Пэла и дочери. Но он недостоин знать, какую честь оказала дочь его имени. Иногда в приступе ярости она думала, что лучше бы Ричард умер, а Пэл остался в живых.

Лора больше не появлялась в Челси, и Франс стала навещать ее в Блумсбери. После отъезда Толстяка, Клода и Кея Лора жила одна, но о ней заботились Станислас и Дофф. Они водили ее ужинать и по магазинам, все время покупали подарки для будущего ребенка, складывая их в комнате Толстяка. Они решили, что спальня Толстяка станет детской. Толстяк наверняка придет в восторг и согласится перебраться к Клоду, у того самая большая комната.

Франс Дойл любила приходить в Блумсбери, особенно на выходных. Пока она в гостиной болтала с дочерью, Дофф и Станислас усердно готовили детскую, не жалея краски и тканей. Оба часто задерживались на Бейкер-стрит, но если у Лоры бывал выходной, они отпрашивались, чтобы она не оставалась одна.

* * *

После Рингвэя Кей и Риар снова усиленно тренировались в Мидлендсе со своей группой коммандос. В огромном напоминающем ферму поместье их обучали самым новым приемам стрельбы и разминирования.

* * *