Последние дни наших отцов

Клод добрался до своих маки на юге Франции. В отряде он оказался впервые, и его поразила молодость бойцов, он почувствовал себя не таким одиноким. Они были хорошо организованы и полны решимости; все пережили суровую зиму, но скорый приход весны и тепла придавал им сил. Глава маки по имени Трентье, лет тридцати, себе на уме, встретил Клода с распростертыми объятиями и полностью подчинился его власти, хотя тот был десятью годами младше. Удалившись от всех, они часами прорабатывали вместе полученные из Лондона инструкции. Их задачей было содействовать “Оверлорду”, сдерживая продвижение немецких войск на север.

* * *

Толстяк теперь жил в маленьком городке на северо-востоке Франции, в домике у самого моря. Из всей группы агентов, в которую он входил, только он занимался черной пропагандой; иногда ему помогал кто-нибудь из Сопротивления. За все время войны он впервые думал о родителях. И тосковал. Родом он был из Нормандии, его родители жили в пригороде Кана; он спрашивал себя, что с ними теперь. Ему было грустно. Чтобы не унывать, он думал о ребенке Лоры: быть может, он для того и родился на свет, чтобы заботиться о нем.

Ему было одиноко, жизнь в подполье угнетала его. Хотелось ласки. От других агентов он слышал, что на соседней улочке есть бордель, куда ходят немецкие офицеры. Все задавались вопросом, не стоит ли устроить там диверсию. А Толстяк задавался вопросом, не стоит ли сходить туда за толикой любви. Что скажет Лора, если узнает, чем он тут занимается? Однажды под вечер он все же поддался отчаянию: ему так нужна была любовь.

* * *

Двадцать первого марта, в день весеннего равноденствия, Кунцер вызвал Гайо в “Лютецию”. Прямо к себе в кабинет. Давненько он его не видел.

Гайо был счастлив, что его принимают в штабе: такое случилось впервые. Кунцера не удивила его радость. Если бы Гайо возмутился, что ему у всех на глазах приходится входить в контору абвера, он бы его пощадил: ведь тогда тот был бы по крайней мере хорошим солдатом. Если бы при первой встрече, тремя годами раньше, Гайо отказался сотрудничать, если бы пришлось прибегать к угрозам или принуждению, он бы его пощадил: ведь тогда тот был бы по крайней мере хорошим патриотом. Но Гайо был попросту изменником родины. Родину, единственную свою родину, он предал. И потому Кунцер ненавидел Гайо: тот воплощал в его глазах все худшее, что может породить война.

– Я так взволнован, что попал сюда, – заявил вертлявый Гайо, входя в кабинет.

Кунцер не ответил. Молча посмотрел на него и закрыл дверь на ключ.

– Как там война? – прервал гость затянувшееся молчание.

– Очень плохо, мы ее проигрываем.

– Не говорите так! Надо надеяться!

– Знаете, Гайо, что они с вами сделают, когда победят? Они вас убьют. И это будет не такая уж жестокая расплата за то, что сделали с ними мы.

– Я уеду раньше.

– И куда же?

– В Германию.

– Пф-ф-ф, в Германию… Милейший мой Гайо, Германию они сотрут с лица земли.

Ошарашенный Гайо не нашелся, что ответить. Кунцер, похоже, в это верит. Но немец потрепал его по плечу, словно старый друг, и он слегка оживился.

– Ну-ну, Гайо. Вам не о чем беспокоиться, мы найдем вам убежище.

Гайо улыбнулся.

– Давайте выпьем. За рейх, – предложил Кунцер.

– Да, выпьем за рейх! – Гайо обрадовался как ребенок.

Кунцер усадил гостя в удобное кресло и повернулся к бару. Стоя спиной к французу, налил в стакан воды вместо спиртного и высыпал туда содержимое матового пузырька – белое зернистое вещество, похожее на соль. Цианистый калий.

– Ваше здоровье! – воскликнул Кунцер, протягивая стакан ничего не подозревающему Гайо.

– А вы не пьете?

– Позже.

Гайо не стал обижаться:

– За рейх! – повторил он в последний раз и залпом опорожнил стакан.

Кунцер с жалостью наблюдал за жертвой, утопающей в глубоком кресле. У него, наверно, будут судороги, потом тело разобьет паралич, губы и ногти посинеют. Несколько минут, пока сердце не перестанет биться, Гайо будет в сознании, но недвижим как статуя. Как соляной столб.

Похоже, мертвенно-бледный француз уже не может двигаться, дышит с трудом. Кунцер открыл потайной шкаф, достал Библию и прочел медленно умирающему предателю стихи о Содоме и Гоморре.

51

Весна была в разгаре. И в разгаре была кампания УСО во Франции в преддверии операции “Оверлорд”. Высадку назначили на пятое мая. За четыре года Управление создало, обучило и вооружило ячейки Сопротивления по всей Франции, кроме Эльзаса. Но за полтора месяца до вторжения союзников ячейкам не хватало всего: в последнее время снабжение совсем разладилось из-за отвратительной погоды. Теперь УСО видело главную свою задачу в доставке оружия и боеприпасов до открытия фронта в Нормандии. Начиная с января, королевские ВВС при поддержке ВВС США осуществили уже более семисот вылетов – против сотни за последние три месяца 1943 года.

* * *