Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена

– Аминь вашему символу веры! – сказал я. – В чревоугодническом эпикурействе обретем мы ключ истинной морали: ибо не ясно ли нам сейчас, сколь грешно предаваться бесстыдной и неутомимой невоздержанности? Разве не было бы величайшей неблагодарностью по отношению к могучему источнику наших наслаждений перегрузить его тяжестью, которая вызовет в нем гнетущую вялость либо мучительную боль, а под конец устранить последствия нашего нечестивого поведения с помощью какого-нибудь отвратительного зелья, которое взбудоражит, измучает, раздражит, истерзает, истомит все его глубочайшие извилины. А сколь недопустимо предаваться гневу, зависти, жажде мщения и другим злобным страстям: ибо не влияет ли все смущающее душу также и на желудок? И как можем мы быть настолько порочны, настолько упорны во зле, чтобы забыться хоть на миг и не вспомнить своевременно о нашем долге по отношению к тому, что вы так справедливо назвали нашим неизменным благодетелем?

– Правильно, – сказал лорд Гьюлостон, – поднимем же бокал за мораль желудка.

Тем временем подали десерт.

– Я хорошо пообедал, – промолвил Гьюлостон, с видом предельного удовлетворения вытягивая ноги. – Но, – и тут мой философ глубоко вздохнул, – до завтра мы уже теперь не сможем пообедать! Счастливцы, счастливцы, счастливцы простые люди, которые способны вечером еще ужинать! Да угодно было бы небу даровать мне величайшее благодеяние – неутолимый аппетит – эту гурию[653] пищеварения, чья девственность способна вечно восстанавливаться. Увы, сколь быстротечны наши радости! Но раз уж нам в настоящий момент не на что надеяться, будем наслаждаться хотя бы воспоминаниями. Что вы думаете о телятине а ля дофин?

– Простите, я не решусь высказать своего мнения, пока не проверю моих соображений вашими.

– В таком случае должен признаться, что я был не вполне доволен, точнее – несколько разочарован этим блюдом. Вся суть в том, что телят надо резать в самом раннем младенчестве, а у нас это делают слишком поздно. И получается, что мы едим каких-то неуклюжих подростков: от телятины у них только преснота, от говядины – только жесткость.

– Да, – согласился я, – французы превосходят нас лишь в телятине: всем их прочим мясным блюдам не достает рубинового сока, упругости и свежести наших. Месье Л. признавал это с прямотой, достойной его широкого ума. Mon Dieu![654] Какой кларет! Какая у него плоть! И, разрешите добавить, какая за этой плотью душа! Кто осмелится пить подобное вино? Оно создано лишь для того, чтобы его смаковать. Оно – как первая любовь, слишком непорочная, чтобы ею страстно наслаждаться. Вся радость ее – в легком касании, в робком поцелуе. Как жаль, милорд, что к десерту мы не подаем духов: они были бы весьма уместны. В произведениях кондитерского искусства (изящное изобретение сильфид[655]) мы часто подражаем лепесткам розы или жасмина; почему же не подражать и их аромату? Что такое природа без ее запахов?

– Мысль ваша просто очаровательна, – сказал Гьюлостон, – в следующий раз, когда вы будете здесь обедать, появятся и ароматы. Обед должен быть пиром всех ощущений —

Для слуха, сердца, нервов, чувств – блаженством.

Наступила краткая пауза.

– Милорд, – сказал я, – как упоительно пахнет эта груша! Аромат ее подобен стилю старых английских поэтов. А что скажете вы насчет кажущегося взаимопонимания между мистером Гаскеллом и вигами?

– Меня это очень мало заботит, – ответил Гьюлостон, накладывая себе варенья, – политика плохо влияет на пищеварение.

«Ладно, – подумал я, – надо, наконец, обнаружить в характере этого человека черту, на которой сыграть легче, чем на его эпикурействе. Все люди тщеславны; выясним же, как можно потешить тщеславие моего хозяина».

– Тори, – сказал я, – по-видимому, слишком уж уверены в себе? Они не придают значения нейтральным членам палаты. Только на днях лорд *** сказал мне, что он ни во что ставит мистера хотя тот располагает четырьмя голосами. Неслыханная наглость, правда?

– Да, разумеется, – произнес Гьюлостон лениво-равнодушным тоном. – А скажите, вы любите маслины?

– Нет, – ответил я, – не люблю: маслянистость сочетается в них с кисловатым привкусом, – одно с другим, по-моему, не гармонирует. Но, как я вам говорил, виги, напротив того, очень и очень внимательны к своим сторонникам. Человек с состоянием, общественным положением и влиянием в парламенте может в союзе с вигами добиться полной власти, уклоняясь в то же время от забот, выпадающих на долю лидера.

– Очень возможно, – вяло протянул Гьюлостон.

«Надо бы мне переменить прицел», – подумал я. Но пока я обдумывал новый план атаки, мне принесли нижеследующую записку:

Ради бога, Пелэм, выйди ко мне: жду тебя на улице. Приходи сейчас же, не то будет поздно оказать мне услугу, о которой я хотел бы тебя попросить.

Р. Гленвил.

Я тотчас же встал.

– Прошу извинения, лорд Гьюлостон. Меня вызывают по важному делу.