– Ха-ха! – рассмеялся этот гурман. – Вас ждут другие соблазнительные яства – post prandia Callirhoë![656]
– Мой любезный лорд, – сказал я, не обращая внимания на его намек, – я покидаю вас с величайшим сожалением.
– Так же и я расстаюсь с вами: обедать с таким человеком, как вы, – истинное удовольствие.
– Прощайте, дорогой хозяин, je vais vivre et manger en sage[657]
.Глава LIV
Выйдя на улицу, я увидел Гленвила, который быстрым, неровным шагом расхаживал перед домом.
– Слава богу! – промолвил он, завидев меня. – Я дважды заходил к Миварту, надеясь тебя там застать. Во второй раз я увидел твоего слугу, который и сказал мне, где ты. Я настолько хорошо знаю тебя, что уверен в твоем дружеском отношении.
Гленвил внезапно смолк и после краткой паузы быстро сказал, понизив голос и словно торопясь:
– Дело, о котором я тебя попрошу, состоит в следующем: иди немедля к сэру Джону Тиррелу и передай ему мой вызов. С тех пор как мы с тобой последний раз виделись, я все охотился за этим человеком, но тщетно: его не было в городе. Сегодня вечером он, однако, возвратился, а завтра опять уезжает; нельзя терять ни минуты.
– Дорогой мой Гленвил, – сказал я, – я отнюдь не желаю узнать тайну, которую ты предпочитаешь от меня скрывать. Но прости меня, если я попрошу несколько более обстоятельных инструкций. По какому поводу я должен вызвать сэра Джона Тиррела? И какой ответ мне дать в случае, если он принесет извинение?
– Я предугадывал твой ответ, – сказал Гленвил с плохо скрытым нетерпением. – Тебе надо только передать эту вот бумагу, и тогда ничего обсуждать не придется. Прочитай ее. Я нарочно не запечатал конверта.
Я пробежал глазами записку, которую сунул мне в руки Гленвил, она гласила:
Наконец наступило для меня время потребовать возмездия, которое так долго откладывалось. Податель этого письма, вам, вероятно, знакомый, установит совместно с лицом, которому вы это поручите, час и место нашей встречи. Ему неизвестна причина моей вражды к вам, но он вполне доверяет моей чести; полагаю, что ваш секундант будет так же доверять вашей. Мне же дано право взять ее под сомнение и торжественно заявить вам, что вы – человек, лишенный принципов и мужества, негодяй и трус.
Реджиналд Гленвил.
– Ты мой самый старый друг, – промолвил я, прочтя это приятное послание, – и я не намерен уклоняться от роли, которую ты мне поручаешь. Но должен тебе честно и откровенно сказать, что предпочел бы дать на отсечение свою правую руку, только бы не передавать эту записку сэру Джону Тиррелу.
Гленвил не ответил. Мы пошли дальше, но вскоре он внезапно остановился и сказал:
Моя карета дожидается на углу. Ты должен ехать немедленно. Тиррел живет в Кларендоне. По возвращении ты застанешь меня дома.
Я пожал Гленвилу руку и отправился выполнять его поручение. Признаюсь, что оно было для меня исключительно нежеланным и неприятным. Во-первых, не нравилось мне, что я участвую в деле, сути которого совершенно не знаю. Во-вторых, если бы исход его оказался роковым, свет сурово осудил бы меня за то, что я передал знатному и состоятельному джентльмену столь оскорбительное письмо по причинам, мне почти вовсе неизвестным. К тому же Гленвил был для меня гораздо дороже, чем могли бы представить себе люди, лишь поверхностно знавшие мой характер, и будучи по натуре своей равнодушным к опасности, которая грозила бы мне лично, я дрожал, как женщина, при одной мысли, что через мое посредство смертельная опасность угрожает ему. Но еще больше всех этих соображений тяготила меня мысль об Эллен. Если бы брат ее пал в поединке, где я выступал, как считали бы все, его советчиком, разве мог бы я рассчитывать на ее чувство ко мне, о котором теперь так пламенно и нежно мечтал? Пока меня одолевали эти неприятные мысли, карета остановилась у гостиницы, где проживал Тиррел.