Последние дни Сталина

На следующий же день Константин Симонов, бывший тогда главным редактором Литературной газеты (печатного органа Союза писателей), приступил к выполнению этого обещания. Направив в ЦК письмо от имени руководства Союза, он приложил к нему список еврейских писателей, которых необходимо было изгнать из рядов. Он назвал их «мертвым грузом»[192]. Подобный поступок был особенно постыден для Симонова. В июле 1944 года он приезжал в польский Люблин всего через несколько дней после освобождения Майданека — первого действовавшего концентрационного лагеря, освобожденного войсками союзников. Его статья в трех частях, опубликованная в газете Красная Звезда в августе, была самым первым рассказом о том, что стояло за нацистской индустрией смерти: Симонов показал, как десятки тысяч евреев со всех концов Европы свозились туда для последующего убийства в газовых камерах. А в январе 1953 года, в разгар сталинской антиеврейской истерии, клеветническая кампания затронула и самого Симонова, его обвиняли в том, что, будучи евреем, он скрывал свое происхождение в подрывных целях[193]. Симонов отверг слухи, но не преминул подтвердить свою преданность Сталину и режиму, участвуя в антисемитской травле.

Даже в первый день после объявления о смерти Сталина, когда его тело торжественно покоилось в гробу, Хрущеву пришла анонимная жалоба на то, что 95 процентов музыкантов, играющих в Колонном зале, — евреи, а их музыка «звучит неискренне». Свою кляузу автор продолжил комментарием, что само слово «еврей» вызывает «чувство отвращения и омерзения». К этому грязному письму, явно вдохновленному многомесячной пропагандой в советских средствах массовой информации, отнеслись со всей серьезностью. Пять дней спустя — на фоне драматических событий, последовавших за смертью Сталина, когда взгляды всего мира были обращены к Москве, — Хрущеву прислали утешительную новость, что евреи в оркестре составляют всего 35,7 процента, что в прошлый сезон в его состав было принято больше русских музыкантов, чем евреев, и что еще десять исполнителей скоро уйдут на пенсию — среди них двое русских и восемь евреев. К осени «оркестр пополнится (по конкурсу) новыми музыкантами коренной национальности»[194]. Сталин был мертв, но антисемитизм, который он насаждал в Кремле, пережил его.

4. Кремль движется дальше

Сталин умер, но созданный им режим устоял. Не было толп, свергающих его статуи или штурмующих стены Кремля. Никто не врывался в тюрьмы и трудовые лагеря. После десятилетий жесточайшего террора и безостановочной пропаганды население было парализовано страхом. Оно и не думало бунтовать. Со страниц Правды и с плакатов на улицах по-прежнему смотрели мрачные лица знакомых людей в сером. Они выжили и теперь были готовы вести страну дальше. Утверждая свои притязания на законную власть, они занимались еще и решением деликатной задачи — последними проводами Сталина.

Внимательное изучение страниц Правды дает представление о том, как они импровизировали. Когда появилось первое сообщение о болезни вождя, официальные бюллетени занимали первые страницы целиком, фотографий Сталина не было. Но 6 марта, вместе с новостью о его смерти, на первой полосе в широкой черной рамке появился живой героический образ Сталина. Одетый в маршальский мундир, с правой рукой, по-наполеоновски засунутой между пуговиц кителя, он выглядел таким же властным, каким публика привыкла его видеть. Эту фотографию Сталина хорошо знали. Волосы гуще, чем в реальной жизни, темные, едва тронутые сединой, на лице нет морщин — признаки старения умело заретушированы. Оставшуюся часть страницы занимали отчеты о его болезни и смерти, а также планы похорон в следующий понедельник. Примечательно, что остальная часть номера напоминала Правду за любой другой день, с обычными заметками о событиях в стране и за рубежом. Результаты посмертного освидетельствования тела появились в Правде 7 марта. В них, как и ожидалось, подробно описывались поражения мозга и сердца Сталина в результате высокого кровяного давления и тяжелого атеросклероза. «Поэтому, — сообщалось в заключении, — принятые энергичные меры лечения не могли дать положительный результат и предотвратить роковой исход». Под документом был внушительный список фамилий медицинских специалистов, включая министра здравоохранения и президента Академии медицинских наук. Страна нуждалась в подтверждении того, что Сталин умер естественной смертью[195].