Последние истории

Они плывут на метровой глубине, перебирая ластами. Мол остался позади, уже видно, как пустое и песчаное дно постепенно перетекает в чудо рифа. Сначала они замечают отдельные звезды и ежей, потом появляются раскрытые, танцующие актинии, а между их волнообразными щупальцами – фантастические цветные рыбки. Время от времени приходится останавливаться, чтобы продуть трубку, и тогда выясняется, что небо наверху белое и раскаленное, как сталь, поверхность моря состоит из мерцающих пластинок стекла, а воздух вибрирует от рокота моторки, человеческих голосов, грохота волн. Слишком шумно.

«Уж лучше в воду», – думает она и вслед за сыном опускается немного вниз. Видит его стройное светлое тело, которое в море обретает отсутствующую на земле грацию, – и зеленые ласты кажутся ей естественной частью этого нового, подводного воплощения. Мальчик протягивает руку и показывает матери что-то на дне – она переводит туда взгляд и встречает яркий черно-синий глаз ежа.

Им хочется опуститься пониже, но где-то там проходит очередная невидимая граница: в ушах неприятный шум, в голове разбухающая пустота, грозящая взрывом, стерегущая сокровища, что покоятся на дне. Сонные пастельные актинии колышутся в такт неслышной музыке – болельщицы на соревновании морских течений. На живых скалах маленькие наросты – чудесный узор, повторяющийся, многократно умноженный, собранный в кисти и сосульки. Кремовые строения города навещают лишь рыбы-обманки с глазом на хвосте да оставляющие на песке правильный след странные неуклюжие существа, по форме напоминающие огурец. Может, они странствуют во сне? Но каждый раз наступает мучительный момент, когда приходится вынырнуть, позволить вытолкнуть себя на поверхность, будто пробку, затянуться тяжелым свинцовым воздухом, закачать в кровь кислород. И потом уже никогда не удается вернуться на прежнее место, в ту же точку – мир внизу, похоже, зыбкий и волнообразный, все в нем условно и обманчиво. Чем дальше они плывут, тем коралловый город делается пространнее, больше и интереснее, но и отдаленнее, заповеднее. Вскоре они видят его, так сказать, с высоты птичьего полета – далекие поднебесные зрители, истребители, спутники, способные только поглощать взглядом, ни на что не оказывая влияния.

Итак, они наблюдают мир невообразимый, мир, который не увидишь во сне, ибо нет в нем ничего знакомого: он выстроен по совсем иным законам, не ведает ничего, им не являющегося. Отделенный от неба зеркальной пленкой воды, вглядывается в себя. У него свои течения и тропки, по которым путешествуют равнодушные стаи рыб. Пришельца извне он игнорирует, обходит стороной, точно неодушевленный предмет, обломок скалы или дрейфующую деревяшку. Вторгшееся сюда снаружи разве что окинет рассеянным взглядом и предоставит самому себе. Лишь кораллы могут польститься на пришельца – поселиться на нем, переварить, растворить. Формы непостоянны, ненадежны. Живое притворяется мертвым, а мертвое – живым.

Женщина и мальчик зависают над этим распахнутым вглубь космосом, словно две кометы, большая и маленькая, неся благую весть, на которую тому наплевать и которая никогда не осуществится. Этот мир бесконечен и неповторим. Он не нуждается в спасении.

Ее тело вырабатывает холод. Когда она проскальзывает между теплыми ленивыми слоями воды, когда плывет, у самой кожи образуются крошечные кристаллики льда. Чужеродное тело из мира зимы, привнесенное в этот теплый океан; она – пластинка холода, заражающая все вокруг, образующая студеное течение, которое двинется теперь мимо нагретых лагун, медленно меняя климат. Раковины скорчатся, а их спиральный размах съежится в хаотические лабиринты, сожмутся актинии, кости рифов ревматически захрустят, стайки рыб обратятся в колкие сверкающие опилки льда.

* * *

Мужчина, этот фокусник, почти всегда сидел за самым дальним столиком. Втиснутый в ратановое кресло, наглухо застегнутый, в длинных брюках, он казался призраком. Усеянная родинками загорелая, некрасивого землистого цвета кожа, заостренные – как у всех стареющих красивых мужчин – черты лица. Волосы – курчавые, с проседью, подстриженные коротким бобриком – издали выглядели маленькой облегающей шапочкой. Он прятал их под соломенную шляпу, которую надвигал на глаза. Когда иллюзионист сидел вот так неподвижно за столиком, поднося к губам стакан с соком или каким-то фруктовым напитком, чудилось, что он пристально и внимательно наблюдает за всем, точно хищник, смущенный тем, что оказался на острове вегетарианцев. Именно такое слово напрашивалось: «хищник». Ее преследовало ощущение, будто человек этот ей знаком, и она пыталась вспомнить – откуда. Спросила сына, не напоминает ли ему кого-нибудь фокусник.

– Может, ты его в газете видела?

– Déjà vu, – сказала она, – у меня déjà vu.

– Ошибка в матрице, – ответил мальчик.