Последние истории

– В таком случае послушайте, что случилось со мной, – каждый раз вставляла она и, будто педантичная до маниакальности пряха, распарывала сказанное другими и вывязывала собственное рукоделие, свои шарфики, выговаривая английские звуки в нос, поспешно, чтобы никто не успел ее прервать. «Я, меня, у меня, мое, со мной, мой, моя», – склоняла она с наслаждением поэта, смакующего само звучание слов. Вытягивая шею, поднимая голову, она в сущности показывала, что обращается не к собеседникам, примостившимся на продавленных диванах: слушателем является некто высший, картина под самым потолком или чье-то незримое присутствие – огромное внимающее ухо.

Майе не следует больше пить, нет. Алкоголь осторожно отодвигает ее в сторону, окружает тонкой стенкой из газа, из муслина.

Майе показалось, что все невольно копируют позу этой женщины – Ольги или Марике, – тянутся к пальмовому потолку, чуть приподнимая головы, словно тусклый свет фонарика способен подарить их коже загар; и даже Киш с его усталой обвисшей физиономией выпрямляется, но нехарактерная поза вдруг придает лицу фокусника трагическое выражение, и оно становится маской с темно-красными губами и глазами, увеличенными коричневыми тенями.

Тут Майя отключается – ее начинает преследовать навязчивая картина: морская вода льется на песок и, тихо просочившись под деревянным помостом, сантиметр за сантиметром захватывает пляж, освобождает раковины от их песчаной неволи, стирает нечеткие человеческие следы. Доски сдаются перед потопом, вода добирается до человеческих ног и поднимается выше в наполненной ужасом тишине, незаметно заливает присутствующих, вот она уже по колено. Но никто этого не замечает, все увлечены беседой или монологом. Разве что тела начеку – ноги ищут опору, не желая уступать натиску воды, стремясь уцепиться за диваны, обхватить ножку стола; выпрямляясь и вытягивая шеи, люди, в сущности, подсознательно пытаются спастись, не захлебнуться – да, вода действительно останавливается, достигнув подбородка, – не подозревая о том, они разговаривают над самой ее поверхностью. Взгляд из-под полуопущенных век и рты, выговаривающие фразы, которые начинаются с «я», гнусавые интонации, дрожащие от напряжения губы. Звук отражается от спокойной глади воды. Внизу телами безмолвно завладевают кораллы и актинии.

Нырнуть, проникнуть в зеленоватое пространство, где за столами, судорожно, инстинктивно цепляясь за подлокотники кресел, сидят безголовые тела, послушные мягким, теплым колебаниям воды. Проплыть между ними, рассмотреть вблизи кожу, как разглядывают коралловый риф. Восхититься отблесками слабого света на пуговицах и кольцами на морских звездах их рук. Поразиться существованию столь странных созданий, как ноги в сандалиях. Оставить их и двинуться дальше. В открытое море.

* * *

Днем любовь тех двоих не мешала, если не выходила за пределы бунгало. Появляясь в ресторане, они держали друг друга на привязи, на поводке взгляда. Порой молодой человек, будто ненароком, заслонял девушку от китайских аквалангистов, укрывал в своей тени.

Однако ночью они занимались любовью шумно, слаженно, словно гибкие автоматы. Она стонала. В их бунгало горел свет, вероятно, у них была потребность постоянно видеть друг друга. Назавтра за ланчем пару встречали любопытные взгляды. Любовь их, следовательно, совершалась на сцене, но и этого было мало, раз каждую ночь им приходилось проникать друг в друга, исследовать, посылать внутрь тел зонды.

Майя зачастую не могла уснуть или просыпалась среди ночи, мокрая от пота. Прислушивалась – эта любовь невольно обрекала ее на бессонницу. Не помогали ни северная книга с ее ложечками и чашками, ни далекое присутствие зимы. Спать было невозможно.

Поэтому однажды во время завтрака она подошла к Майку и указала пальцем на домики победнее – подальше, повыше. Хозяин удивился.

– Те, что ближе к морю, лучше. И кафе рядом.

– Нет, – сказала Майя. – Мы хотим туда, наверх.

Они получили ключ и теперь вместе с мальчиком перетаскивали два своих рюкзака.

Домик оказался еще меньше, а щели в стенах – еще больше. Похоже, тут реже бывали гости – душ выглядел приличнее. По гладкому белому кафелю цепочкой сновали муравьи. Через трещину в двери намело сухих прутиков и травы. Майя тщательно обследовала кровати – матрасы новые и целые, туда явно никто не пробрался и не свил гнездо. Теперь любовные стоны были не слышны – только хохот, а может, плач блуждающих по ночам маленьких обезьян. Зверьки заглядывали в небольшие окна. Удивленные старческие личики. Один был посмелее, пожалуй, даже надоедливый. С бакенбардами. Небось самец, вожак. А может, у них матриархат? Обезьяна в вальяжной позе усаживалась на подоконнике и с нервным подмигиванием, выдававшим скрытое напряжение, следила за каждым их движением. Ей бы еще сигарету – получился бы вылитый Богарт. Майя прикрикнула на незваного гостя и взмахнула синей скатертью, чтобы спугнуть.

– Зачем ты ее прогнала? – воскликнул мальчик. – Можно было бы ее приручить, они такие умные.

– Они могут быть опасны, – сказала мать.