Последние истории

– Ну конечно, у тебя все может быть опасным. Это же маленькая зверюшка, забавная и дружелюбная. Почему надо делать из нее врага?

Мальчик развешивал на террасе свои гирлянды из раковин. Отсюда был виден целиком мол и все остальные домики, и даже краешек маленькой рыбачьей деревеньки в соседней бухте. Открытое море – гладкое и светлое. Справа вдалеке – берег большого острова, по ночам озарявшийся огнями.

Она обошла домик вокруг, обнаружила мертвую, сухую, словно палочка, ящерицу и кучку почерневших ракушек – кто-то до них сложил здесь холмик. Склонившись над ним, Майя почувствовала на себе взгляды множества глаз. Медленно выпрямилась и увидела: обезьянки размером с кошку сидели на деревьях и разглядывали женщину с любопытством, словно будущего соседа.

Она стала относиться к ним дружелюбнее. Ей пришло в голову, что это нерожденные северные дети, из страны ложечек и чашек, которым за неосуществленную возможность жить человеком подарили необузданность жизни обезьяньей. Иная цивилизация. Сын подозрительно легко подхватил теорию реинкарнации, видимо прельщенный ее нехитрой справедливостью. Потом с логикой десятилетнего ума сделал вывод, что каждая боль, каждое страдание – своего рода дезинфекция.

– Сожжение кармы, – подсказала мать.

– Тогда почему люди не хотят страдать? – задал мальчик риторический вопрос, когда они спускались к морю.

– Тебя это удивляет?

Сын молчал.

– Не удивляет, – ответил он и лег на лазурную, сказочно сверкающую воду, походившую в тот день на мармеладку.

Книга, которую она пытается читать, полна деталей. Автор, похоже, страдал какой-то психической морской болезнью – рот у него наполнялся слюной, и он цеплялся за предметы, чтобы заглушить тошноту, подробно описывал каждый, желая, наверное, проглотить, заполнить желудок этим содержательным балластом, сделаться увесистее, устойчивее. Это передается читателю – он тоже превращается в магнит, притягивая ложечки, серебряные соусники, часы с боем, пряжки, пуговицы. Билеты, жетоны, игральные карты. Солидное имущество. По этим краям постоянства тоскует женщина. Посылает туда открытки.

Но есть и другая память о тех местах. Жизнь, складывающаяся сплошь из исключений и случайностей. Женщина обитает в нелюбимом городе. Тоскует по ненайденным местам. Мечты никогда не исполняются. Сбывается лишь нежеланное. Поэтому существование ее состоит из сломанных будильников, когда необходима пунктуальность, из недоговоренностей, когда имеет значение каждое слово, из неснятой телефонной трубки, когда на том конце провода ожидает важная новость, не поддающаяся пересказу, из утерянных не вовремя квитанций, из неожиданно обнаруживающихся в самом интересном месте пустых книжных страниц, из сорвавшихся путешествий, которые могли бы наконец привести куда нужно.

Майя медленно открывает смысл всех этих злоключений, и перед глазами всплывает образ дырявого пространства, расплывчатая страна без названия и границ, край заик, где господствует язык, каждое слово в котором обладает бесконечным рядом значений, бездонный колодец.

Этот мужчина был болен, вне всяких сомнений. Он передвигался медленно и осторожно, словно осознавая, что тело его слишком непрочно для обычных движений, ему не выдержать прыжка с последней ступеньки деревянной лестницы, слишком резкого удара кием по шару, энергичного рукопожатия. Фокусник часто беседовал с кем-то по рации Майка, но потом стал показывать тому знаками, что не хочет говорить. Выходил из своего бунгало (люкса, единственного каменного и с кондиционером среди прочих, деревянных) только после обеда и все время сидел неподвижно, просматривая газеты, которые ежедневно привозила с большого острова почтовая моторка. Всегда вчерашние. Произойди там конец света, здесь об этом станет известно на следующий день. В надвинутой на глаза шляпе фокусник напоминал предмет мебели, манекен, выставленный перед баром, чтоб завлекать клиентов. Руки его никогда не знали покоя. Длинные тонкие пальцы крутили пинг-понговый шарик или монетку, маленькое живое существо, отлично уживающееся с застывшим худощавым телом. Видимо, ему не мешали ни жара, ни душный бриз с океана, напоминавший облако пара над кипятком. Однажды Майя видела, как, подвернув брюки, он у берега бродит по колено в воде. Кожа на голенях у Киша была белой, словно худые ноги никогда не знали солнца.

Мальчик не сводил глаз с его рук. Следил за движениями шарика, пытался поспеть за монетой.

– Этот человек обещал показать мне фокус.

Киш подождал, пока уберут тарелки, после чего достал из кармана монету и каким-то образом пропустил ее сквозь ладонь.

– У меня дырявые руки, – сказал он и улыбнулся с напускной грустью.

Майя обратила внимание, что у Киша очень белые и ровные зубы, новехонькие. Он выговаривал гласные слишком округло, слишком певуче и старательно, будто устал от гортанного американского выговора.

– Я сотворяю нечто из ничего, – вновь заговорил Киш, и в ладони его появился цветной резиновый шарик. Фокусник запустил им в мальчика. Тот поймал шарик на лету и принялся внимательно разглядывать.