Последние парень и девушка на Земле

– Как видите, – сказал он, постукивая пальцем по заголовку, – здесь говорится: Ливай Хемрик. Парень, который далеко пойдет! – И сделал глубокий вдох. – Должен сказать, что я был здорово смущен, когда вышла эта статья. Но если честно, – Ливай пожал плечами, – именно таким человеком я и хотел стать. Я готовился покинуть Эбердин с тех самых пор… Он сделал паузу, и я почти начала надеяться на то, что он этого не скажет. – Хм… с тех самых пор, как здесь погибла моя мать. Поэтому, когда до нас дошли новости о плотине, я сказал себе: «Вот и хорошо. Теперь мне больше никогда не придется проезжать через тот перекресток, где была убита моя мать…» – В зале воцарилась мертвая тишина. – Но позже, вчера, когда я был со своим другом, я вдруг подумал, что, если Эбердина не будет, я никогда больше не смогу постоять на том самом месте, где моя мама и я были счастливы вместе. Хотя я обычно стараюсь не делать этого, но здесь я могу видеть ее везде, стоит только захотеть.

Мой телефон загудел. Пришло сообщение от Джесси: «Погоди. Ты что, его психотерапевт?»

Потом еще одно: «Серьезно, какая это к черту речь! Погибшая мать – ничего лучше для ухудшения настроения выпускников не придумаешь».

Я написала в ответ: «Смеюсьнемогу» / LOL». Но если бы я и впрямь засмеялась, это был бы нервный смех, а не смех над чем-то смешным.

Ливай между тем продолжал. Его шапочка все время сползала ему на лоб, вероятно потому, что он только что подстригся.

– Нам не раз говорили, что всему хорошему на свете должен прийти конец. Даже тому, что кажется нам постоянным. Тому, что мы, быть может, воспринимаем как должное. Как нашему городу. Или моей маме. Так насколько же крепко мы должны держаться за то, что любим? Изо всех сил? Или же не надо пытаться удержать все это вообще? Должны ли мы горевать, когда уходит? Должны ли мы бороться? Или же лучше отпустить то, что любишь, разжать руки, потому что это неизбежно?

Ливай замолчал. Сначала я подумала, что это драматическая пауза. Но потом вдруг поняла, что Ливай ждет. Ждет, чтобы кто-нибудь ему ответил.

Вся присутствующие в тревоге сдвинулись со своих мест, словно корабль, накренившийся на один борт.

Джесси развернулся и скорчил дурацкую рожу.

Я едва могла смотреть на Ливая. Я заставила его отступить от уже заготовленной им речи. Получилось явно не скучно, но дело могло обернуться для него плохо.

Ливай просто молча стоял на трибуне.

О, боже мой, нет! Я вдруг поняла, что он сейчас заплачет.

Шериф Хемрик сидевший на один ряд впереди меня, стиснул зубы. Вены на его лбу набухли. Он явно был недоволен.

Мне надо было что-то делать.

Я уронила телефон на колени, сложила руки лодочками и начала медленно и ритмично хлопать. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Медленно и мерно. Ко мне начали присоединяться другие ребята, они хлопали уже быстрее. Хлоп, хлоп, хлоп. Хлопая, я топала ногами, и окружающие последовали и этому моему примеру. Зал наполнился громом оваций. Хлопхлопхлопхлоп.

– Все, спасибо, – сказал Ливай, как будто кто-то подсказал ему, что пора уходить со сцены.

Он кивнул и пошел к своему месту.

Затем, после еще нескольких речей, настало время выдачи дипломов.

Когда заместитель директора выкликнул имя Джесси, я радостно завопила. Джесси прошел по сцене в маске для плавания, держа в зубах дыхательную трубку и нацепив на ноги ласты. И при этом двигал руками, как будто плыл. Это вызвало шквал аплодисментов – пожалуй, Джесси аплодировали, как никому другому. Он взял свой диплом, пожал руку заместителю директора и снова занял свое место.

Ливай тоже прошел по сцене, и я поаплодировала и ему. Ему хлопали тихо, и от этого у меня на душе сделалось тошно. Казалось, после своей речи парень был как в трансе. Вид у него был отсутствующий. Безучастный.

Когда все дипломы были розданы, в зале повисла давящая тишина. Думаю, потому, что мы знали – это конец. Не только окончание нашей учебы, но и всей эбердинской средней школы.

Выпускники встали и по одному прошли мимо нас. Оркестр заиграл, но мелодия больше походила на похоронный марш.

Я встала и разгладила складки на своей юбке.

Ребята слонялись по лужайке перед парадным входом, фотографировались, обнимали учителей, плакали. Вдоль дорожек для школьных автобусов стояли огромные металлические мусорные баки. Мэр Аверсано времени зря не терял.

Я огляделась по сторонам и заметила Джесси, фотографирующегося вместе с Джулией. Их мать снимала своих детей на свой телефон, и Джесси посадил Джулию к себе на плечо, словно большого попугая. Мужчины, которого я видела в «Уолмарте», его отца, с ними не было. И слава богу.

Я пошла в их сторону медленно, надеясь, что Джесси увидит меня до того, как я подойду. Но он был слишком занят своей игрой с Джулией, бегая взад и вперед по парковке и пытаясь отобрать у нее свою маску для плавания.

– Ничего себе выпуск, – сказала я, игриво стукнув его кулаком по руке. – Костюм для плавания был как раз к месту.