Последние узы смерти

На мягкой земле под развесистым дубом стояли на коленях двадцать человек – мужчин и женщин, уцелевших солдат Раллена, и в конце ряда – предатели, Манта и Хобб. Почти все они прятали глаза, избегая взглядов Гвенны и выстроившихся за ней кеттрал. Смотришь на избитых, связанных людей, и с трудом верится, что эта горстка вояк так успешно, так долго и жестоко тиранила Острова.

Девчонка с краю – светлокожая Урри – была однокашницей Гвенны. Училась на снайпера, но без особого успеха и отсеялась за год до Пробы. Рядом с ней стоял на коленях мужчина средних лет. Он беззвучно плакал, слезы размывали грязь на лице. Иногда он медленно, осторожно поднимал покрасневшие глаза, словно в надежде, что Гвенна куда-то пропала, и каждый раз, обнаружив ее на прежнем месте, сжимал кулаки и еще глубже проваливался в себя, как если бы страх выедал его изнутри. И по всему ряду было так же.

Гвенна еще минуту рассматривала их, а потом не выдержала, отвела глаза на крону древнего дуба. Вместо листьев с его кривых раскидистых ветвей свисали десять тысяч летучих мышей. В сумерках они проснутся, шумно развернут крылья и сорвутся в полет, станут гоняться за большой и малой ночной живностью, запускать клыки в птицу и в зверя – в любого, в ком бьется горячая кровь, упиваться ею, пока рассвет не загонит их обратно. Земля под ногами была мягкой от капавшей с их клыков крови. И хлюпала под ногами. Огромный дуб не нуждался в солнечном свете, он пил корнями пролитую кровь.

«Сегодня старый хрыч напьется до отвала», – угрюмо подумала Гвенна, возвращаясь взглядом к пленникам.

Правосудие. Звучит так благородно. Чисто. С блеском. Странно, что правосудие свелось вот к этому – к зверскому кровопусканию в тени жадного дерева. Пожалуй, проще было бы перерезать глотки без разговоров, но это было бы несправедливо. Правосудие позволяет обвиняемым высказываться, объяснять, умолять. Оттого-то оно, Кент его побери, так тяжело.

– Ты… – скрипнув зубами, Гвенна указала на Урри. – Служила Якобу Раллену?

У той дернулись веки. Рот приоткрылся, открыв кривые зубы. Как видно, она лишилась дара речи.

– Ясно, служила, – прорычала, подходя, Квора. – Все они служили, ты не хуже меня знаешь. Мы у тебя на глазах выволакивали их из его сраной крепости. Брось дурить, убьем их, и конец.

Гвенна повернулась к женщине. Из всех новопосвященных в кеттрал Квора больше всего напоминала ей саму себя, какой она была до Халовой пробы, до побега с Островов. Что-то в ней требовало согласиться, извлечь клинки из ножен и превратить общую казнь в подобие войны.

– Это суд, – мрачно ответила она Кворе.

У той на лбу вздулись жилы. Квора достала из ножен на поясе меч:

– Да дерись он, твой суд. Эти сукины дети месяцами нас гоняли. Убивали нас, убивали на Крючке, грабили и насиловали. А ты решила их выслушать? Предлагаешь им объясниться? – Она мотнула головой, не отрывая потемневших глаз от пленников. – Нет. Если ты не хочешь, я сама…

Гвенна хлестнула ее по лицу тыльной стороной ладони, свалила наземь. Перекатившись и привставая в полуприсед, женщина рычала. Из ее разбитой губы капала кровь, но ножа Квора не выпустила.

«Из нее со временем выйдет хороший солдат, – мельком подумалось Гвенне. – Если научится сдерживать ярость».

Остальные кеттрал замерли, не зная, как отнестись к вызову Кворы и жесткому ответу Гвенны. Талал поднял бровь, но Гвенна предостерегающе покачала головой. Ей не в тягость было бы весь день сбивать Квору с ног, но лучше бы без этого обойтись. Она и сама остро ощущала тяжесть клинков в заплечных ножнах. Но не потянулась к ним.

– Когда закончим, – она взглянула Кворе в глаза, – тогда и скажешь мне, что они легко отделались. Тогда и решишь, похоже ли это на правосудие. Если сочтешь, что я предала вас или Гнездо, можешь выдать мне все, что сумеешь.

Она обвела взглядом остальных кеттрал.

– И вы все. После. А сейчас у нас суд, и любому, кто ему помешает, я обещаю, как бы он ни был крут, впечатать сапог в жопу и пинать, пока не заткнется. В Гнезде на такие случаи есть устав, и мы будем ему следовать.

Квора сплюнула во влажную грязь под деревом:

– Гнездо пропало.

– А теперь, – ответила Гвенна, – вернулось.

«Яне знал». В конечном счете эта фраза повторялась чаще всех, в почти бесконечных вариациях – с воплями, со слезами, с мольбой.

Я не знал об убийствах на Крючке.

Я не знал, кому верить.

Я не знал, что строителей убили.

Я не знал о потопленных кораблях.

Мы кеттрал.

Мы простые солдаты.

Мы сражались за Аннур.

Я не знал…

Я не знал…

Я не знал…

От некоторых несло ложью, глаза бегали, стоило им открыть рот; не мог никто не ведать о почти год продолжавшемся на Островах насилии. Но кое-кто даже искренне недоумевал, как оказался связанным под кровавым деревом.

– Конечно, мы убивали, – сказал худой мужчина с родимым пятном на пол-лица. – Кеттрал убивают. Мы солдаты.

– Вопрос в том, – процедила Гвенна, – кого убиваешь. И зачем.

– Мы исполняли приказы, – удивленно покачал он головой. – Мы не знали.

– Если повторишь это еще раз, – тихо ответила Гвенна, – я тебе язык отрежу.