Последние узы смерти

Он встретил ее взгляд и улыбнулся такой знакомой улыбкой. И произнес как ни в чем не бывало:

– Мой труд здесь окончен, а бой с ургулами еще нет. – Он поднял бровь. – Надо ли напоминать, что твой сын у меня?

Валин хищно шагнул к нему, но Адер вскинула руку:

– Не убивай его!

Чуть развернувшись, она увидела в руках снайперши ее странный лук из кости кеттрала. Тетива была оттянута до уха, наконечник стрелы смотрел на ил Торнью. Анник держала его на прицеле, но тетиву не спускала.

– Да ради Шаэля! – сплюнула Гвенна.

– Не убивайте, – громче, с напором повторила Адер.

Валин подался вперед, словно не чувствуя тяжести топоров. Он, как и Анник, смотрел только на ил Торнью, хоть и обращался к Адер.

– Мы это уже обсуждали, сестра.

– Действительно, – бодро согласился кшештрим. – Может, ты припомнишь, как в прошлый раз, в Андт-Киле, я уговаривал тебя сложить оружие. И тогда же сказал, что ты еще многого не понимаешь.

Он развел руками, словно раскрывая объятия всем разом.

– Вы все многого не понимаете.

– То было давно, – отозвался Валин, взвешивая топоры на ладонях. – Я с тех пор поумнел.

И, не дав Адер возразить, не дав ей даже задуматься, он развернулся всем туловищем. Движение было неуловимо быстрым, как и полетевший в кенаранга топор. Адер представить не могла как, но кшештрим предвидел удар и успел уклониться, пропустив сталь в паре дюймов от виска. Ил Торнья беззаботно повернулся, проводил глазами улетающий в бездну топор и улыбнулся, когда оружие кануло в ревущее далеко внизу пламя.

– Предлагая сложить оружие, – обратился он наконец к Валину, – я подразумевал другое.

– Убью, – оскалился Валин. – В куски изрублю.

– Нет, – упрямо повторила Адер, шагнув к ним.

– С дороги! – предупредил Валин.

Она услышала смерть в его голосе, но сделала еще шаг:

– Нет.

– Ты что? – гневно спросил Валин. – Все еще хочешь, чтобы он воевал за тебя? Все еще веришь, что без него не справишься? После всего ты еще играешь в свою говенную политику?

– Нет, – ответила Адер, глядя в рассеченные глаза брата и извлекая из волос отравленную шпильку, подарок Кегеллен.

Она с разворота вбила ее в живот кенарангу, с криком вогнала глубже, еще глубже, выдернула и ударила снова. Кшештрим поднял руку, будто хотел возразить, – и уронил. Адер уставилась на рану, на промочившую ткань кровь, потом взглянула ил Торнье в глаза.

– Не вам его убивать, – тихо проговорила она. – Я сама.

Она подняла в дрожащих пальцах ядовитую иглу и снова вонзила ее под ребра кшештрим.

Взгляд ил Торньи стал пустым, как беззвездное небо. Наигранное веселье пропало. Маска, которой он столько лет прикрывал истинное лицо, сменилась непроницаемым, непостижимым, чужим взглядом. И даже теперь в душе Адер что-то дрогнуло.

– Но ведь у меня твой сын, – пробормотал он.

– Что ты с ним сделал? – прошипела Адер, схватив кенаранга за лацканы мундира. – Что ты с ним сделал?

– Ничего, – покачал головой кшештрим. – Он в безопасности.

Адер впилась взглядом в его нечеловеческие глаза, ища в них правды.

– Не верю, – прошептала она. – Почему? Почему после стольких убийств ты пощадил бы одного младенца?

Ил Торнья смотрел мимо нее, за край лестничной площадки, в светлую пустоту Копья.

– Устаешь, – ответил он наконец зыбким голосом, – убивать собственных детей.

Всхлип вырвался у нее из горла, как зазубренный обломок. Слезы залили лицо. Ил Торнья склонил голову к плечу, изучая ее, как ботаник изучает необычный и незнакомый цветок.

– Какая изломанная, – пробормотал он, сползая на пол. – Я столько лет пытался вас починить, а вы все такие же изломанные.

Сильные руки бережно подхватывают под мышки и под колени, поднимают, несут.

Каден хотел закричать, но в нем уже нечему было кричать. На месте души зияла дыра, проход в ничто, в небытие. Мешкент, свирепо рыча, длинными когтями цеплялся за его останки, но сам Каден уходил, распадался. Сделанного не исправишь. Еще несколько ударов сердца, совсем немного времени, и все кончится.

«Не удалось».

Смутные звуки не складывались в слова. Он попытался найти в них смысл и отступился.

– …наверх, на крышу. Обоих…

Голос брата, яростный, настойчивый, так прочно привязанный к миру.

– Дыхание слабеет. Не могу нащупать пульс. Подожди…

Этот голос родил образ огненно-рыжей женщины.

– …идем… дальше, дальше…

Он уплывал. Ушла ярость насилия, и он уплывал вверх дымком в луче света.

«Не удалось».

Внутри бушевал отчаявшийся Мешкент.

Той малостью жизни, что еще оставалась в нем, Каден ощутил острый нож сожаления, но и оно гасло.

– Сюда. Открывай. Открывай! За дверь.

– Каден! – Голос сестры. – Каден!

Он хотел открыть глаза. Не сумел. Руки опустили его на что-то твердое и немыслимо далекое.

Мешкент… мгновенное, пугающее молчание.

«Не удалось».

А потом голос бога, владеющего собой, свободного, огромного, как мир, беспощадного и торжествующего:

– ДА!

Дыра в нем, только что такая темная, заполнилась светом. Как много света… Слишком много. Каден открыл глаза, спасаясь от него, и среди закаленного стекла в шаге от себя увидел фиалковые глаза Тристе. Она смотрела на него. Она улыбалась.