Последние

Я прошла во внутренний двор, поздоровалась с родными и предупредила, что иду по воду с Любкой. Матушка поинтересовалась, поела ли я, а затем, благословив, отпустила.

Выйдя за калитку, я неспешным шагом направилась за Любой – идти к речке все равно нужно было мимо нее. Заодно и мимо дома Буляковых пройду, а там и Виктора увижу. На лице сразу заиграла улыбка, и в приподнятом настроении я зашагала вперед.

Конечно, пятый или даже шестой заходы на речку уже не будут пропитаны таким энтузиазмом от слова «совсем». Но я старалась об этом не думать, а, наоборот, напевала про себя придуманную на ходу мелодию.

Во всей деревне, в каждом доме уже во всю кипела жизнь. В этом и заключался характер Новополья, как я считала.

Когда до меня стали доноситься стуки молотков да неразборчивый гул мужских голосов, сердце забилось чаще. Я никогда не видела Виктора за тяжелой и поистине мужской работой. Но всегда хотела это увидеть. Как напрягаются его сильные руки; как он заносит над головой топор, а затем в два счета рубит пополам толстое полено; как пот стекает по его лицу, скрываясь за воротом рубахи. Хотя зачем в такую жару рубаха? Решено – однозначно лишняя. И тогда я смогла бы наблюдать, как на его спине под кожей перекатываются мышцы, когда он один, такой сильный, поднимает тяжелое бревно.

Я поругала себя за столь непристойные мысли, а затем, окликнув Андрея, подошла к нему.

–Аккуратнее на речке, – предостерег он. – Говорят, там змеи водиться стали.

Я ответила, мол, мы с Любой всегда внимательны и не стоит переживать.

–А где Виктор? – Поинтересовалась я, прикрыв глаза рукой и посмотрев наверх. – Крышу латает?

–Вроде мать у него захворала. Лидия Михайловна. Он с ней остался.

–Какой кошмар! Надо будет ее вечером проведать, – встревожилась я.

Оставшуюся дорогу до Любкиного дома я помню смутно. Все мысли были о беде, возникшей в семье Виктора. Если с его матушкой что-нибудь случится, они же с братом одни совсем останутся.

На этой мысли я одернула себя – не стоит думать о плохом, когда еще ничего не произошло. Как освобожусь, обязательно возьму гостинцев да нарву в саду целебных трав. На том и порешив, я зашла за Любой.

Она отнюдь не лучилась бодростью и энтузиазмом. Кто-то, видать, вчера вернулся домой позже, чем я. Неужели они устроили романтические прогулки под дождем?

– Я успела десять раз пожалеть, что согласилась воду таскать, – сказала она, зевнув.

– Ты во сколько спать-то легла? – Лукаво поинтересовалась я.

– Детям знать не положено, – Люба широко улыбалась, уже заранее предвидев мою реакцию.

– Кто здесь ребенок? Мы с тобой одного возраста! – Я не на шутку завелась. Вечно меня сравнивали то с чудачкой, то с ребенком.

– А кто вчера упрашивал «Виктор, загадай желание. Я хочу, чтобы ты был счастлив»? – Ей явно доставляло удовольствие меня передразнивать. – Думаешь, я не заметила? Боже, это было так невинно, словно вам по пять лет.

Я собиралась было ответить какой-нибудь колкой фразой, но остановилась.

–У Виктора матушка болеет, – сказала я, и счастье, ранее плясавшее на моем лице, окончательно испарилось.

Люба прекратила смеяться и вдумчиво поинтересовалась:

–Что-то серьезное?

Мы как никто другой знали, как, просто промокнув под дождем, можно лечь в гроб. Пока в нашей деревне не появился нормальный врач, практически в каждой семье хоть раз были похороны. На тот момент лечение хромало, а точнее его не было вовсе. Вот так и жили в вечном страхе.

–Я не знаю. Надеюсь, Буляков сможет ей помочь, – расстроенно ответила я.

–Несомненно.

Мне было больно от того, что сейчас мог испытывать Виктор. Я должна оказаться рядом как можно скорее, теперь он будет опираться на мое плечо. Сколько угодно.

Разговоры с Любой смогли отвлечь меня от мрачных мыслей. А усталость, постепенно накапливающаяся в теле, вовсе оставила в голове пустоту. В пятый раз возвращаясь в деревню с полными ведрами, я желала одного – упасть в кровать и проспать два, а может и три дня.

Но как только я вошла в дом, то присела на табурет, стоявший около входа, дабы просто отдышаться. Прилечь на кровать я отказывалась, так как мои глаза вполне могли незаметно для самой себя закрыться, едва голова коснется подушки.

Уставившись в одну точку – сучок на полу под моими ногами, – я просидела так минут десять. Потом взяла себя в руки и направилась в баню ополоснуться.

Тяжелые мысли снова вернулись в мою голову, поэтому половину своих действий я даже не помнила. Одевшись, взяла небольшую деревянную миску и положила в нее несколько ложек цветочного меда. Затем сходила в сад и нарвала листья мелиссы и смородины. Уместив все в руках, я крикнула родным, что ухожу проведать матушку Виктора.

Как я уже говорила, жили они на противоположном конце деревни. И одновременно я радовалась и огорчалась, что дорога не близкая. Я очень боялась увидеть скорбь Виктора и его мучения, а также зайти в дом, в котором повисла атмосфера тяжести и ожидания. И я переживала, что не могу оказаться подле любимого прямо сейчас, ведь мне нужно преодолеть дорогу, проходящую через всю деревню.