Я снова проходила мимо дома нашего врача, над которым еще трудилась рабочая сила деревни, но уже не обратила ни на кого внимания. Стуки молотков и звон пилы я бы больше не услышала, даже если они шумели бы у самого моего уха. Потому что сейчас для меня существовал только дом, в который я шла. Имело значение только то, что в нем происходит.
Когда передо мной застыла невысокая калитка, я сама замерла. Вокруг была тишина – это и радовало, и пугало. Переложив травы с медом в другую руку, я отворила деревянные ворота и вошла во двор. В это же время открылась домашняя дверь, и на пороге я увидела Булякова.
От сердца сразу же отлегло, дышать стало свободнее, и жизнь обрела прежний смысл. Человек, на которого можно рассчитывать, уже здесь. Скорее всего, он узнал о беде самым первым и уже с утра занялся лечением женщины. Это очень хорошая новость.
Я не раз задумывалась, сколько жизней уже смог спасти этот прекрасный врач. Слава Богу, что ему, как и мне, были любы тишина и покой, поэтому он обосновался здесь. Буляков не раз ездил в большие города, в которых ему предлагали остаться, не желая упускать такой талант и стремление во что бы то ни стало докопаться до истины. Но он отказывался, чем его жена была не совсем довольна. Точнее, недовольна совсем. Она была женщиной, стремившейся к роскоши, а он – обычным мужчиной, желающим иметь семью и домик в какой-нибудь деревне. И многие, включая меня, задавались вопросом – что они нашли друг в друге и как, такие разные, смогли сойтись?
Хотя Люба тоже мало чего общего имела с Андреем, но их союз был достаточно крепок. Значит, в мире было что-то такое, что стояло превыше схожести характеров и внешней привлекательности.
Лично мне всегда казалось, что Виктора я знала давно и даже задолго до своего рождения, как бы это глупо не звучало. Иначе как было объяснить то щемящее чувство тоски, возникшее в моем сердце, когда мы впервые встретились?
Опомнившись, я отругала себя за то, что думаю совсем не о том и не в подходящее время. Сейчас не до любви, ведь у моего любимого случилась беда, поэтому, не теряя времени, стоит подойти к Булякову и спросить о самочувствии Лидии Михайловны.
–Игорь Александрович, добрый вечер! – Мой голос прозвучал неожиданно громко.
–Здравствуй, Анечка, – устало поздоровался врач.
«Точно с утра здесь сидит», – подумала я.
Заметив в моих руках гостинцы, Буляков отметил:
–Проведать пришла? – Получив в ответ кивок, он продолжил чуть приглушенным голосом. – Тебе лучше туда пока не ходить. Вдруг здоровье подведет, да заразишься.
–Расскажите хоть, как самочувствие? Какие прогнозы?
Игорь Александрович потер переносицу, собираясь с мыслями:
–Жар сильный. Ничего не ест. Встать не может. Помимо прочего наблюдается мышечная боль. На лицо – рецидив. Прогноз… – Он сделал короткую паузу, пытаясь подобрать слова. – Неутешительный. Очень неутешительный, если говорить прямо.
Все мои надежды, которые я так умело выстроила, рухнули в один момент.
–Как же так? – Дрожащим голосом вопрошала я скорее саму себя. – Как они одни с братом-то?
– Будем всей деревней поддерживать да молиться, ибо нет сильнее той горечи, что испытывает мать, потерявшая сына.
Я хотела кивнуть, но вдруг поняла, что слова врача не вяжутся с моими. Казалось, вот-вот я смогу нащупать нужную мысль, но она никак не давалась мне в руки. Поэтому, решив не тратить времени, я собралась спросить напрямую и уже было открыла рот, как заскрипела входная дверь, и на крыльцо, сгорбившись и одной рукой держась за сердце, а другой – за перила крыльца, вышла мать Виктора.
В этот момент по всему моему телу – от пят до макушки – пробежал жуткий холод. Я забыла, что в руках держала травы с медом, ибо пальцы мои онемели и потеряли всякую чувствительность. Деревянная миска со всем содержимым рухнула на пол, глухо стукнув оземь.
Появление на крыльце женщины, которая, по моему мнению, находилась при смерти, означало только то, что при смерти кто-то другой. С каждым ее тяжелым вдохом я осознавала это глубже. И сама смерть задышала мне в спину.
Я надеялась. Я желала, чтобы тот, кого описывал Буляков, был братом Виктора. Эти мерзкие мысли засели в моей голове, и я подумала, что поругаю себя за них потом. Сейчас они слишком были мне нужны, потому что являлись единственной нитью, за которую я могла держаться, дабы не упасть в кромешный ад.
Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.
Буляков издал усталый, сострадающий вздох, немного пропитанный сожалением, и наклонился, чтобы поднять миску, попутно произнося, возможно, вселяющие надежду слова. А потом он задал мне какой-то вопрос, который я не услышала.
Потому что за его спиной стояла мать, всем своим весом опирающаяся на одного из своих сыновей. И Виктор не был этим сыном.
Сейчас он лежал в своей постели, утомленный сильным жаром, без сил, и страдал от боли, что распускалась по всему телу алыми цветами. В костлявых пальцах смерти покоился не брат Виктора, не его мать – а он сам. Человек, которого я любила всем сердцем и чью потерю я не смогла бы пережить, покидал меня.