Последний аккорд (СИ)

Пробудившись, он чувствовал себя немного лучше. Оглядевшись, он увидел три бутылки воды и миску куриного супа. Ещё теплого. Белль оставила. В последние дни он всё чаще отвергал её помощь, но на этот раз не стал: расправился с половиной оставленного. А потом его затошнило, и он думал, что его вырвет, добрался до ванной и склонился над раковиной. Не вырвало. Он включил воду, умылся, посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся: осунувшееся изможденное бледное лицо, недельная щетина, красные пятна на шее, как при аллергии, и тёмные глаза, блестящие от усталости и боли. Он также заметил, что сильно похудел, отощал, и всё это за одну проклятую неделю. Дальше всё могло быть только хуже. Какая ирония: бессмертный Тёмный маг умрёт от заразы, к которой многие не способны серьёзно относиться.

В следующие несколько дней проще не стало. К предыдущим страданием прибавилось лёгкое помутнение рассудка: он перестал понимать, что происходит вокруг, время исчезло и уступило место слепоте и пустоте, в которой он находился наедине со своими страхами, своей совестью и чётким осознанием собственной беспомощности. Он ещё больше отгородился от внешнего мира и тратил на это остатки своей энергии. Голд очередной раз отшил Максвелла, совсем не разговаривал с Белль и совершенно игнорировал Криса. Криса ему было особенно жаль, потому что мальчик был свидетелем всего этого и не получал никаких объяснений касательно поведения своего отца. От других детей он смог отделаться полуправдой, убедил, что беспокоится не о чем. Коль всё же порывалась приехать, и ему потребовалось всё его самообладание, чтобы заставить её остаться в Калифорнии.

В один прекрасный момент Голд понял, что совершенно не боится смерти, и начал даже задумываться о разных её вариантах. Однако покончить жизнь самоубийством было невозможно главным образом из-за Белль, которая не выходила из дома, а если выходила, то совсем ненадолго.

Но однажды ему повезло. Белль собралась на одно официальное мероприятие, а Крис был в школе. Это означало, что на три-четыре часа он останется совсем один и будет волен делать всё что угодно.

— Я уйду ненадолго, — предупредила Белль.

Это были её первые слова за три дня.

— Ага, — он даже не смотрел на неё.

— Марк Фишбейн умер, — пояснила она, будто он спрашивал, — и я иду на его похороны.

Он смутно припоминал, кто такой Марк Фишбейн.

— Мне всё равно. Иди.

Белль что-то хотела добавить, но лишь махнула на него рукой и ушла. Никогда ещё она не казалось ему такой посторонней, и он сделал это сам, сам довёл до этого.

Когда она ушла, Голд не терял ни минуты. Он умылся, выбрал один из самых лучших костюмов и тщательно оделся. Очень много времени ушло на галстук, но он справился. Дальше он осторожно выбрался на пожарную лестницу и медленно пополз наверх. Один раз он поскользнулся, ударился подбородком, прикусил язык и с трудом удержался. Остановившись, он убедился, что не повредил челюсть, и рассмеялся над собой. Почему это его беспокоило?

После он добрался до крыши уже без происшествий, подошёл к кирпичному бортику, превозмогая боль, забрался на него и застыл на самом краю. Голд развёл руки в стороны, закрыл глаза, позволяя весеннему ветру обдувать лицо. Пару раз он опасно покачнулся, голова кружилась, а сердце стучало в нездоровом ритме. Мог ли он сделать шаг вперёд и упасть вниз? Возможно. Собирался ли? Конечно, нет. Человека определяет его выбор. Всё, что нужно было Румпельштильцхену в тот момент, — это убедится, что у него ещё есть выбор, что он управляет своей судьбой, а не судьба — им.

Вдруг он услышал, что кто-то взбирается по лестнице, и спрыгнул с бортика на крышу. Он думал, что это кто-то из соседей, но на крышу забрался Крис.

— Папа… — рассеянно сказал парень. — Что ты тут делаешь?

— Я… это… — мямлил Голд. — Что ты тут делаешь?

— Если ты собрался себя убить, то рекомендую найти здание повыше.

— Учту.

— Но ты ведь несерьёзно, да? — вопрос мальчика прозвучал обиженно, даже зло.

— Конечно, нет, — поспешно стал убеждать Голд. — Мне просто стало нечем дышать. Вот и всё.

— Хорошо, если так.

— Ты мне не веришь?

— Сложно верить тому, кто не верит тебе, — жёстко ответил Крис.

Это было пострашнее, чем все болезни на свете.

— Ты прав. Абсолютно, — согласился Голд. — Я виноват. Прости, сынок.

— Нет. Ты не виноват. Передо мной — точно, — возразил Крис. — Я могу понять тебя, и то, что ты не хочешь, чтобы тебя видели больным и слабым. Но я не могу понять, зачем при этом быть жестоким.

— Крис…

— Ты врёшь. Думаешь, что оказываешь услугу, а на самом деле…

— Крис, пожалуйста…

— А если ты возьмёшь и прыгнешь… Что мы, по-твоему, должны чувствовать?

— Прошу… — он почти умолял.

— Она постоянно плачет! Боится, что и правда умрёшь! — вскипел Крис. — И вот стоило только ей уйти, и ты стоишь тут!

Он был расстроен, испуган, обижен, растерян. Он имел право злиться на отца, чья слабость была сродни предательству. Да, их любовь была эгоистична, как и любая любовь.

— Я бы ничего не сделал! — крикнул Голд, а потом повторил тише. — Я бы ничего не сделал. Поверь!

Крис молча смотрел ему в глаза и вдруг успокоился.