Последний амулет Блаватской

– Он вроде учиться хотел. Так Вероника говорила. Получить нормальное образование. Она с ним уроками занималась. Со временем хотела репетиторов нанять.

– Ага, хотел. У него семь пятниц на неделе. Это он Усольцевой голову морочил своей учебой. А на самом деле его образ жизни его устраивал.

– Но она мне сама говорила, что Матвей хотел поступить в мореходное училище.

– Они все так говорят, чтобы денег побольше вытянуть. Вероника и верила… Кстати, – Анжела посмотрела на часы. – Я уже работу заканчиваю. Можем нагрянуть к Козлову домой. Проверить, вдруг он там дрыхнет. А мы тут беспокоимся. Могу всех на машине подбросить.

– Мы сами на индивидуальном транспорте, – сказал Аристарх Петрович.

– Тогда я поеду отдельно, а вы сами по себе. Мне потом еще за город на дачу ехать.

Дом, в котором обитал Матвей, был двухэтажкой времен царя Гороха. Серафима вспомнила, как она стояла перед этим домом.

Они все вышли из машины и остановились у подъезда.

– Никак эту развалюху не снесут. Еще в двадцатые годы прошлого века построена. Барак был, потом семейным квартиры давали. А сейчас дом на ладан дышит. На первом этаже даже окна выбиты. – И Анжела показала проемы, забитые фанерой.

– И здесь живут? – спросила Серафима.

– Живут!

– А квартира Матвея где?

– На втором этаже.

Они поднялись на второй этаж. Дверь была закрыта, но Аристарх Петрович, достав отмычку, через пару минут открыл дверь и прошел в квартиру первым. За ним потянулись Анжела и Надежда Константиновна. Замыкала шествие Серафима.

В нос ударили запах затхлости и вонь прокисшей еды.

Квартира была двухкомнатной, со старой рассохшейся мебелью. На малюсенькой кухне в глаза бросился массивный пузатый холодильник, наполовину облезлый.

На столе стоял испорченный суп из лапши доширак.

– Судя по всему, несколько дней его тут точно не было… – сказал Лабезников.

Анжела обошла комнаты.

– Пропал малец. Может, в соседний город уехал?

Они вышли из квартиры. На улице компания разделилась.

Анжела поехала домой за город. Аристарх сказал, что подвезет Серафиму до дома, а потом уже доставит Надежду Константиновну.

– Расследование, как лабиринт без Минотавра. Он есть, но вопрос: где прячется? – тихо сказал следователь. Но Серафима его услышала. И по спине прошел холодок.

* * *

– Сейчас. Сейчас. – Она разговаривала с умершей дочерью так, словно та была жива. – Сейчас. Сейчас!

Она торопилась выйти к усадьбе, словно ее там ждали. Аленка так радовалась, что они тогда – она и ее группа реконструкторов – первое место получили на этом конкурсе. Если бы знать, чем все обернется в конце концов, она бы не позволила ей ни в чем участвовать. И вообще бы отбила всю охоту проявлять интерес к той старой усадьбе и к истории. Постаралась бы увлечь ее математикой или биологией. Сейчас биотехнологии очень востребованы. Сделала бы Алена хорошую карьеру. Голова у нее светлая. Пошла бы наперекор дочери, но не позволила бы заниматься ни историческими исследованиями, ни той усадьбой.

– Сейчас. Сейчас…

Людмила Розова никому не признавалась, что она ходит на руины Воронихино, потому что на какую-то долю секунды казалось, что сейчас она выйдет к усадьбе и увидит там Алену. Один раз ей даже показалось, что дочка стояла в лучах заходящего солнца и ждала ее. Но как только она подошла ближе, Алена исчезла. От этого Людмила даже застонала: видение было таким ярким, таким живым…

Она полюбила ходить в лесу, потому что ей чудилось, что лес еще хранит голос, звуки шагов, дыхание Алены. Она где-то здесь, и если хорошенько поискать, то можно ее найти… Ее следы были тут… она ходила в этих краях незадолго до гибели. Но что заставило ее пойти ночью в лес и почему мать не слышала, как Алена уходила? Обычно она спала чутко, часто просыпалась. А в ту ночь как отрубилась. Ну почему, почему… Можно было без конца прокручивать события того дня, вечера, ночи… но это все без толку, никого уже не вернешь. Надо жить дальше… только вот как? Этого никто объяснить не мог…

Она остановилась. И тут раздался голос кукушки. Горькая улыбка тронула ее губы. Вот зачем ей теперь эта кукушка? Раньше она бы загадала и стала считать, сколько раз прокукует птица. Понятное дело, что все это блажь. Но раньше она с замиранием сердца ждала и считала. Хотелось жить долго. Сейчас она задала бы вопрос: зачем? Каждая жизнь имеет свой смысл. А иная не имеет и вовсе. После смерти Алены что бы ни случилось в жизни ее матери, главное уже произошло, и это не изменишь…

Кукование становилось все громче.

– Кукушка, кукушка, сколько мне осталось, – прошептала она пересохшими губами.

Кукушка замолкла. Вот тебе и раз…