Последний барьер. Путешествие Суфия

ввели в ритм, и скоро я обнаружил, что тоже присоединился к ответам. Ритм становился громче и быстрее, и теперь уже все Дервиши держались за руки и раскачивались взад и вперед. Те, кто сидели на стульях и диване, встали на колени на полу, а к игравшему на тамбурине присоединился еще один музыкант с длинной бамбуковой флейтой. Время от времени продавец книг менял ритм, хлопая ладонью по колену, или поднимал высоту ответа, запевая все выше и выше. Через некоторое время он хлопнул ладонью по полу. Немедленно все начали петь «Аллах, Аллах». Молодой человек встал в центре круга. Я изо всех сил старался оставаться в ритме и одновременно наблюдать за происходящим, чем все усложнял для себя. Продавец книг поймал мой взгляд, улыбнулся и подмигнул мне, в то время как мужчина в кругу поклонился ему низким поклоном, почти достав до пола. Он начал вращаться, сначала медленно, с руками, скрещенными на груди. Мало-помалу вращение становилось быстрее; когда молодой человек раскинул руки, ритм ускорился, и удары стали более интенсивными. На мне был тяжелый шерстяной жакет, пот лился с меня градом. Я сидел в очень неудобном положении, мои ноги затекли. Я хотел было остановиться, но мужчины по бокам удерживали меня в ритме наклонов взад и вперед до тех пор, пока я вовсе не утратил ощущения собственного тела. Все, что я мог слышать, это был крик «Аллах» звучавший сквозь меня; все, что я мог видеть, это был свет, распространявшийся повсюду. Кружившийся Дервиш нисколько не терял равновесия, его голова была слегка склонена назад и влево. Его глаза горели. Иногда он издавал громкий крик. Я чувствовал, что в любой момент могу потерять сознание, и не останется ничего, кроме звучания слова и этого яркого света, который продолжал нарастать. Но затем, на самом пике накала, Дервиш совершенно неожиданно прекратил свое вращение. Казалось, что у него совершенно не кружилась голова. Он просто остановился, скрестил руки на груди и отвесил глубокий поклон. Удары тамбурина прекратились, зикр закончился, и мужчины по бокам от меня целовали мне руки. Комната вибрировала от любви и радости, как будто каждый приветствовал ближнего после долгой разлуки.

После этого меня поприветствовал каждый из присутствовавших в комнате, и, пока подавали кофе, молодой человек представился мне.

— Меня зовут Фарид, — сказал он. — Я говорю по-английски и буду рад исполнить роль переводчика для вас и для Шейха.

В комнате вдруг стало тихо, и все стали слушать наш разговор.

— Пожалуйста, передайте ему мою благодарность, — начал я, — за то, что он позволил мне быть здесь со всеми вами.

Шейх торжественно принял мою благодарность, и Фариду не было нужды переводить его ответ. Каждый в комнате улыбался мне с великой добротой.

Я долго не мог сформулировать вопрос, который мне хотелось задать больше всего. Наконец, я сказал: — Пожалуйста, спросите Шейха, не тот ли он Шейх, которого меня послали найти в Стамбуле. И если это он, то почему он не сказал мне тогда об этом? — Вопрос был переведен, и Шейх ответил взрывом хохота. Он наклонился и что-то сказал Фариду.

— Наш Шейх говорит: «Конечно, это я».

— Но почему же вы не сказали мне тогда, что я достиг своей цели, и не позволили мне выразить вам свое почтение?

— В Коране сказано: «Мы будем испытывать их до тех пор, пока не узнаем». Я хотел узнать, была ли то воля Аллаха, что мы встретились или нет. Я знал, что если это было так, то Он снова сведет нас вместе, и был счастлив подождать.

— Но мне сказали, что Шейх работает в мастерской портного, а вы работаете в книжной лавке. Как это?

Шейх улыбнулся еще раз: — Ты должен понять, что я никогда не слышал о человеке, который прислал тебя из Англии, и я никогда не работал в мастерской портного.

Его сведения были не совсем верны, но ты все же нашел меня, и это единственное, что имеет значение.

Каждый раз, когда предложение переводили, все Дервиши наклонялись вперед, так чтобы не пропустить ни единого слова из разговора. В течение следующего часа или около того в комнате царила поразительная атмосфера. Шейх объяснял, что никогда не слышал о Хамиде, и отрицал любое интуитивное знание того, что мы встретимся. Я спросил его, приехал ли он в Конью в этот раз специально, а он ответил мне, что довольно часто приезжает повидаться с друзьями, и что это было единственной причиной.

— Но почему вы шли к площади в то утро? — настаивал я.

— Чтобы посетить Шамси Табриза, по той же причине, что и ты, — ответил он. — Каждый раз, когда появляется возможность, я всегда отправляюсь выразить свое почтение, но впервые за все время я обнаружил, что гробница закрыта.

Я рассказал ему о том, как я ходил туда накануне, и обо всем, что произошло с того момента, пытаясь объяснить как можно проще, почему я искал и каковы были обстоятельства моей жизни, приведшие меня к этому.

— Ты слишком серьезен, — сказал он. — Почему ты так серьезен? Ты считаешь, что у Него нет чувства юмора? Должно быть, Он сейчас весело смеется, видя среди нас англичанина, задающего все эти вопросы, когда Он знал с самого начала, что все это случится.