Стремясь избавиться от назойливых журналистов, Башевис-Зингер снял номер в гостинице, и там по четыре-шесть часов в день готовил вместе с Дворой Менаше-Телушкиной текст своей Нобелевской лекции, а также спичи для тех мероприятий, в которых воленс-ноленс ему придется участвовать как новоиспеченному лауреату.
Первый и самый главный вопрос, который встал перед Зингером при подготовке текста лекции, заключался в том, на каком языке он должен ее произносить.
С одной стороны, писатель страстно желал, чтобы эта лекция с первого до последнего слова была бы написана и озвучена на идиш. В конце концов, Нобелевская премия была вручена ему именно как писателю, пишущему на этом языке, и с самого начала Зингер не раз говорил (хотя трудно сказать, насколько он в данном случае был искренним), что считает эту премию наградой всей идишской литературе. Выступление еврейского писателя с Нобелевской лекцией на идиш было, по мысли Зингера, тем более важно, что таким образом он, во-первых, отдал бы дань памяти миллионам погибшим в Холокосте евреев, а во-вторых, утвердил бы идиш в качестве полноправного языка среди языков других народов мира.
В правоте этой своей позиции писателя убеждали звонки многочисленных поклонников, которые требовали, чтобы он произнес свою речь на идиш и только на идиш. «Ничего с этими гоями не случится, если они полчаса послушают мамэ-лошн! А нам будет приятно!» — сказал ему один из таких поклонников.
Но, с другой стороны, в этом случае ему бы непременно потребовался переводчик, или же он сам вынужден был бы время от времени останавливаться и переводить очередной отрывок своей лекции. Лекция на английском такого перевода не требовала, и к тому же английский был языком той страны, в которой он прожил большую часть своей жизни, которой он, по большому счету, был обязан своей жизнью. Да и разве мировая слава пришла к нему не благодаря переводам его произведений с идиша на английский?!
В конце концов, после долгий колебаний Исаак Башевис-Зингер и Двора Менаше-Телушкина избрали компромиссный вариант: первую часть лекции он произнесет на идиш; затем остановится, переведет ее и дальше уже продолжит говорить на английском.
Тем не менее, в Нобелевский комитет был, разумеется, отослан английский текст лекции, так что вступление на идиш должно было стать для членов шведской Королевской Академии в определенном смысле сюрпризом.
За несколько дней до отъезда писателя в Стокгольм произошел инцидент, в значительной степени оказавший влияние и на текст его Нобелевской лекции, и, как мы увидим, в определенной степени и на дальнейшую жизнь Башевиса-Зингера.
В конце ноября 1978 года с официальным визитом в США прибыл премьер-министр Израиля Менахем Бегин. В числе тех, с кем он захотел встретиться, был и Исаак Башевис-Зингер. Это желание главы израильского правительства было вполне понятным. Как-никак, Башевис-Зингер стал вторым «настоящим еврейским писателем», удостоенным Нобелевской премии. Когда секретарь Бегина позвонил Зингеру и пригласил его в гости к премьер-министру Израиля, писатель, несмотря на все хлопоты, связанные с предстоящей поездкой, сразу же согласился на эту встречу.
— Только пришлите за мной машину или такси, — попросил он. — Своего автомобиля у меня нет, да и управлять им я не умею.
— К сожалению, это невозможно, — ответил секретарь. — Эти расходы не запланированы в нашем бюджете. Постарайтесь как-нибудь добраться до нас сами.
Этот ответ огорошил Башевиса-Зингера и был воспринят им как откровенное оскорбление — в США, да и во всем мире принято, чтобы приглашающая в гости сторона позаботилась о том, чтобы приглашенного доставили до места, а затем и отвезли домой.
Тем не менее Зингер решил не устраивать скандал из-за пустяка и, взяв такси, направился в апартаменты Менахема Бегина.
Поначалу беседа между писателем и политиком протекала в самых дружеских тонах. Бегин тепло поздравил новоиспеченного лауреата, заметил, что видит в этой награде как признание его личного вклада в мировую литературу, так и признание огромного значения всей еврейской культуры. Однако в какой-то момент израильский премьер неожиданно перешел на менторский тон.
— И все же, господин Зингер, — сказал он, — вы должны отдавать себе отчет, что всю жизнь творили на умирающем языке, который на новом этапе истории стал совершенно не нужен нашему народу. Идиш, возможно, идеально подходил для общения евреев внутри местечка, но окончательно изжил себя после того, как мы вновь обрели свое государство. Язык слабых, гонимых и униженных, он абсолютно не годится для сильной, независимой нации. Это видно хотя бы из того, что на идиш нет слов, с помощью которых можно командовать армией, отдавать приказы солдатам, а ведь армия — это основа существования государства. Ну, как вы, к примеру, отдадите на идиш команду «смирно!»?! «Сведите ноги вместе»?! Так что, извините, но при всем уважении к вам лично и к вашему творчеству, я повторю: ваш идиш обречен, и еще через одно поколение будет вообще никому не нужен!