Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

На следующее утро Башевиса-Зингера ждала встреча с 18 членами Шведской королевской Академии по литературе, определяющими, кто именно станет очередным лауреатом Нобелевской премии в этой области. Выйдя из гостиницы, Башевис-Зингер вновь улыбнулся стоящим возле нее фотографам, помахал рукой туристам, пришедшим поглазеть на лауреатов Нобелевской премии этого года, и только затем сел в «вольво».

Сама встреча с академиками проходила в необычайно помпезной обстановке. Писатель тепло поблагодарил их за то, что они остановили свой выбор именно на его кандидатуре, а почтенные ученые мужи, в свою очередь, поинтересовались, что он думает по поводу их творчества? И вот тут Башевис-Зингер понял, что попал в весьма щекотливое положение — он не читал трудов ни одного из этих академиков, и даже их имена были ему совершенно незнакомы. В поисках выхода из этой ситуации Зингер прибег к вечному, как мир, приему — он заметил, что считает их творчество находящимся в русле лучших традиций скандинавской литературы, представленной такими великими писателями, как Генрик Ибсен, Август Стриндберг, Кнут Гамсун. Отсюда он плавно перешел к рассуждениям о значении литературной традиции вообще, и далее — к истории идишской литературе, о том, какую роль в ней сыграли традиции, заложенные Шолом-Алейхемом, Перецом, Мендель-Мойхер-Сфоримом и другими классиками.

Шведские академики, разумеется, прекрасно разгадали суть этой игры, но будучи хорошо воспитанными людьми, поддержали начатый разговор и стали расспрашивать Зингера о том, что он думает по поводу будущего идиша и литературы на этом языке.

На выходе из здания Академии Зингер снова подставил свое лицо под фотокамеры, снова ослепительно улыбался, явно наслаждаясь этой ванной из лучей славы. Но вернувшись в гостиницу, он столкнулся с холодным, осуждающим взглядом сына.

— Кажется, ты чем-то недоволен, Гиги? Тебе что-то не нравится? — спросил он.

— Да, мне не нравишься ты, твое пошлое поведение! — прямо ответил Исраэль Замир. — Неужели ты сам не чувствуешь, что ведешь себя, как зарвавшаяся голливудская звезда?! Все эти твои улыбки, махания ручкой, позы… просто отвратительны. Да у тебя даже походка в последние дни изменилась! Ты виляешь задницей, как какая-то старая бл…дь!

В ответ Башевис-Зингер подошел к сыну и положил ему на плечо руку.

— Не волнуйся, сынок! — сказал он. — Все, что сейчас происходит, весь этот праздник подобен цветку, который раскрывается только на одну ночь, чтобы затем навсегда закрыться. Деньги и слава на самом деле никогда ничего для меня не значили. По сути дела, мы приехали в Стокгольм только на одну ночь, и эта ночь очень скоро закончится. Да, я пожимаю руки всем этим королям и графьям, я улыбаюсь фотографам, но в душе я остаюсь все тем же бедняком из еврейского местечка. Так что тебе незачем волноваться за мою душу. Когда все закончится, я вернусь в ту же квартиру, где жил, надену тот же халат, который ношу уже сорок лет, влезу в свои сношенные тапки и сяду писать. Я никому не позволю изменить мою жизнь. Да и что нужно такому человеку, как я? Старая мебель, старые фотографии, напоминающие о прошлом. Я по-прежнему буду вставать в семь часов утра, садиться в свое кресло и писать, писать, писать… Я вновь стану рабочей лошадью, которой нужен редакторский кнут, чтобы она продолжала работать. Так что не волнуйся — я останусь тем же Башевисом-Зингером, которого ты знаешь. Поверь, я не голливудская звезда, и вся эта позолота мне совершенно чужда. Я просто… старый еврейский писатель, рассказывающий людям о чертях и привидениях, в которые они не хотят верить.

В одном из интервью, данном в те дни, Зингер выразил эту мысль еще более лаконично. «Вчера я был просто идишский писатель, — сказал он. — Сегодня я — лауреат Нобелевской премии. Завтра — снова просто идишский писатель».

* * *

Накануне дня выступления Башевиса-Зингера со своей Нобелевской лекцией Рут Якоби объявила, что и самому лауреату, и всем его гостям-мужчинам следует взять напрокат фраки, так как они считается обязательной формой одежды на церемонии вручения диплома Нобелевского лауреата.

— Не знаю, удастся ли подобрать фрак точно по моему размеру, — засомневался Зингер.

— Это не важно, — улыбнулась Якоби. — В магазине портной подгонит фраки так, что будет казаться, будто они сшиты именно для вас.

Однако когда, обмерив Зингера и всех его друзей, работники магазина фраков выдали им брюки и фраки, соответствующие их размерам, Зингер и Вебер, оглядев друг друга, расхохотались.

— Ну, ты выглядишь как законченный шлимазл[52]! — сказал Зингер Веберу.

— Ты лучше на себя посмотри! — не остался тот в долгу. — Форменный Чарли Чаплин!

Но если Веберу, Замиру и всем остальным фраки и в самом деле удалось очень быстро подогнать по фигуре, то с главным виновником торжества вышла довольно длительная заминка. Когда портной укорачивал брюки, они оказывались Зингеру слишком коротки, когда удлинял — слишком длинны и широки, а фрак упорно отказывался приталиваться и не морщить на его костлявой фигуре.