Последний бой Лаврентия Берии

– Как мы сегодня учли политическое положение, ты уже слышал, если не спал, – продолжал тем временем Сталин. В любом случае, дня через два мы будем знать точно. Если после пленума к нам придут другие первые секретари с такими же просьбами, значит, это сговор.

– Да, но зачем им все это? – упрямо повторил Берия.

– Плохо, что ты не понимаешь. Я тебя учу, учу, а воз и ныне там. Ты ведь знаешь, на этом пленуме мы приняли закон о выборах?

– Сам за него голосовал, – удивился Лаврентий. – Хороший закон.

– Самый демократичный в мире. И осенью мы проведем всеобщие, равные, тайные и прямые выборы в органы советской власти. И как ты думаешь, многим из региональных руководителей народ даст мандаты своих представителей? Немногим, поверь, – он заметил протестующее движение собеседника и жестом остановил его: – По себе не суди, я знаю, что говорю. Мы на самом деле собираемся передать власть Советам. Это не громкие слова.

Берия поднял голову и молча удивленно посмотрел на Сталина. Тот усмехнулся.

– И в первую очередь, конечно, Совету Народных Комиссаров…

Вот теперь все было понятно. Вывести Совнарком из-под власти ЦК – за это стоило побороться. А Советы… они с поклоном отдадут власть Сталину, кому же еще?

– Весной мы попытались избавиться от них партийными методами, – продолжал тем временем вождь. – Не вышло. Большая часть сумела сохранить свои посты. У нас была надежда на выборы в Советы. Мы думали, они выступят против избирательного закона, приготовились вчера дать бой.[77] Но эти товарищи, как видишь, пошли другим путем. Я знал, они будут бороться за власть насмерть, но я и вообразить не мог, что они придумают такое… Понял, наконец?

– Ах вот в чем дело… Мы не сможем провести демократические выборы в обстановке массового террора, иначе народ сметет партию и нас вместе с ней. Чтобы этого не произошло, нам придется проводить такие выборы, чтобы у власти остались те же люди. Умно придумано… Интересно, кто это в нашей партии такой умный. Я бы с ним побеседовал… – Берия говорил очень медленно, взгляд его стал сосредоточенным, а голос глухим и тяжелым. Сталин взглянул на него быстро и удивленно и на мгновение улыбнулся.

– Вот ты какой на самом деле… Ты не стальной, ты каменный, как наши горы. Если я найду этого человека, обещаю, ты с ним побеседуешь. Но нет, Лаврентий, даже это слишком хорошо. Все еще хуже. Если Политбюро даст региональным секретарям санкцию на террор, то мы окажемся повязанными с ними кровью тысяч людей. Нас заставят взять на себя ответственность за эту кровь, и таким образом эти мерзавцы навсегда получат над нами власть. Так они думают… – Сталин тяжело улыбнулся. – Пусть думают. Они не учитывают одного: не только Гитлер кое-чему научился у меня, но и я кое-чему у него научился. Ты не мешай своим чекистам разматывать заговор в партии, Лаврентий. Не надо…

Берия провел рукой по лицу. Происходящее напоминало неприятный сон и совершенно ему не нравилось. Чайник, запевший на плитке, вернул его в реальный мир. Берия поднялся и, пока заваривал чай, успел привести в порядок смятенные мысли. Мешать органам искать врагов внутри партии он, пожалуй, и вправду не станет. Большинство старых грузинских партийцев заработали себе не по одному смертному приговору, так что жалеть их нечего… Письмо Эйхе – другое дело. Конечно, к Сталину требовать репрессий он не пойдет, но если будет соответствующее указание по всей стране, глупо не воспользоваться. В республике немало врагов, которые проходят только по агентурным разработкам, много и таких, на которых недостаточно улик для суда. Надо только очень тщательно все проконтролировать. Избавляться следует в первую очередь от сепаратистов, они опаснее всех, затем от самых непримиримых националистов и от троцкистов. Вся эта публика только и ждет момента, чтобы ударить, и нельзя накануне войны оставлять их у себя за спиной.

– Как с войной? – спросил он, поставив на стол чайник и стаканы. – Когда ждать?

– Вот чем ты мне нравишься, Лаврентий, так это редким сочетанием идеализма и здравого смысла, – засмеялся Сталин. – Ты любую вещь пристраиваешь к делу, даже террор. В этом году уже поздно. Чтобы успеть до зимы, Гитлер должен был заключить союз с Польшей еще весной и начать войну не позднее середины июня. Поэтому год передышки у нас есть, а может быть, и больше. Теперь, не имея поддержки своим планам внутри СССР, Гитлер еще очень подумает, куда сначала обратить зубы и когти: к востоку или к западу…

Сталин говорил еще долго, в основном о внешней политике. К главной тяжелой теме они больше не возвращались. Лишь прощаясь, вождь внезапно стремительно обнял Берию и сказал:

– Запомни, Лаврентий. Если террор все же начнется, не вздумай встать у него на пути. Контролировать органы можешь как угодно тщательно, но ты обязан выполнять то, что приказывает партия. Твоя главная задача прежняя – остаться живым…