Последний бой Лаврентия Берии

Оказалось, они даже примерно не представляли себе, что творилось в стране. Сталин ошибся в том человеке, на которого он больше всего полагался. Ежов оказался не только заговорщиком, не только главарем банды садистов-следователей – все это еще полбеды. Он не сделал главного, что должен был сделать – не просто не смог, но даже и не стал удерживать массовый террор, более того, всемерно его подстегивал. Почему – это еще предстояло выяснить, но с первого взгляда было ясно: нарком сознательно и цинично использовал тот факт, что летом тридцать седьмого правительство могло поверить во все что угодно. А скоро Берия понял и другое: масштабы репрессий были во много раз больше, чем предполагал Сталин. Распыленные по сотням документов, они не ощущались как катастрофичные, наоборот – одна операция поддерживала другую. Если в области есть пять тысяч кулаков, то почему там не может быть тысячи польских агентов, тысячи немецких, полутора тысяч оппозиционеров, и так далее, и так далее? Но теперь Берия сводил все вместе, и мерзкий холодок в сердце, который он ощутил в августе, превращался в ледовую глыбу.

Какой регион они ни проверяли, везде была одна и та же картина: следователи, сочинявшие дела, не сдерживая фантазии, «тройки», штамповавшие сотни приговоров в день, едва успевая их подписывать, люди, так и не понявшие, за что их убивают, иной раз без единого допроса. «Национальные» приказы,[81] по которым, чтобы не возиться, брали людей указанной национальности по спискам домоуправлений и вели на расстрел семьями – стариков, беременных женщин, детей.

Когда Берия принес Сталину доклад, в котором была названа итоговая цифра, он глядел в пол – жутко было видеть лицо вождя и смотреть ему в глаза. Сталин положил руку на доклад, но открывать не стал, а сказал:

– Говори.

– Там все написано, – глухо ответил Берия.

– Говори! – яростно приказал Сталин.

Берия взял папку, достал несколько листков бумаги.

– Сначала о методах Ежова. Злоупотребления, которые Политбюро считало отдельными явлениями, имели место по всей стране. В некоторых районах злоупотреблений поначалу не было, но после того как прошли аресты начальников управлений внутренних дел, не проявлявших должной активности в борьбе с врагами, все чекисты поняли, что от них требуется, и репрессии приняли характер социалистического соревнования. Несколько выдержек из показаний тех, кто уже нами арестован. «Вокруг лимитов была в наркомате создана такая атмосфера: тот из начальников НКВД, кто скорее, реализовав данный ему лимит в столько-то тысяч человек, получит новый, дополнительный лимит, тот рассматривался как лучший работник, лучше и быстрее других выполняющий и перевыполняющий директивы». Еще показания: «Ежов давал такие установки, что достаточно иметь учетные материалы, из которых была бы видна кулацкая или другая социально-чуждая принадлежность, и этого достаточно, чтобы человека арестовать, а если он еще ведет какую-либо антисоветскую работу, этого достаточно, чтобы применить к нему высшую меру наказания. В отношении нацменов Ежов давал прямые установки, что достаточно формальных признаков (перебежчик, связь с заграницей, консульством и т. д.), чтобы человека арестовать, а при наличии подозрительных связей – можно применять высшую меру наказания». Теперь некоторые факты. В Белозерском районе Вологодской области работники НКВД, проверявшие тюрьму, получали подписи под признательными показаниями под видом актов медицинского осмотра. Сто человек расстреляны без единого допроса. В Белоруссии, чтобы получить признание, заключенных обливали водой и выставляли на мороз. В Туркмении взятых во время облавы на рынке заставляли по много суток стоять у стены, пока не подпишут показания, – в том числе беременных женщин и женщин с грудными детьми. В камеры помещали в несколько раз больше человек, чем они были способны вместить, запрещали открывать окна, летом топили печи, зимой оставляли без отопления – это повсеместно. Также повсеместно применяли разнообразные пытки. Все это было известно наркому, направлялось и поощрялось им. Кроме того, Ежов самовольно, без согласования с Политбюро, устанавливал лимиты по «кулацкой» операции, а прочие операции проводились без всяких лимитов и без ограничений…

Сталин слушал, опершись на стол. Наконец, по-прежнему не поднимая головы, глухо спросил:

– Сколько?

– По предварительным данным, около шестисот пятидесяти тысяч человек расстреляно и около девятисот тысяч отправлено в лагеря.

– Из них невиновных?..

– Это теперь невозможно установить. Учитывая методы ведения следствия, думаю, большинство если не совсем невиновны, то не заслужили такой участи.

Не говоря больше ни слова, Сталин отодвинул бумаги, прошелся по кабинету раз, другой и так же хрипло сказал:

– Нас надо выгнать отсюда. Поганой метлой.

Еще вояж от стола к стене и обратно:

– Что молчишь?

Берия поднял голову и сказал с той каменной тяжестью, которая в эти дни поселилась в нем и не уступала сталинскому напору.

– Если учитывать то, что вы говорили полтора года назад, то получится, все эти люди умерли зря.