Последний бой Лаврентия Берии

Все, действительно, было предельно просто. Да, теоретически республики имеют право выхода из Союза, но механизм этого выхода невероятно сложный и громоздкий, и на практике реализовать его почти невозможно. Но у СССР есть одно слабое место. Он был образован четырьмя республиками, подписавшими в 1922 году союзный договор: РСФСР, Украиной, Белоруссией и Закавказской федерацией. Четвертая в 1936 году перестала существовать, осталось три. И если главы этих трех республик решат, вместо того чтобы выходить из СССР поодиночке, разорвать сам союзный договор, помешать им не сможет никто и никакими путями.

– Вы говорили о Белоруссии, этим и натолкнули меня на мысль. Я точно помню, до того, как вернуться в Москву в сорок девятом, Игнатьев был вторым секретарем ЦК Белоруссии. А Никита – первым на Украине. Вот вам и связь, и механизм… И вот вам мотив, чтобы желать Сталину скорой смерти. Они не были уверены, что вам с вашими проверяющими, наделенными правом разрабатывать любые персоны без санкции Политбюро, не удалось раскопать эту связь. А узнав о таком, Иосиф бы… Я не знаю, что бы он сделал, но наверняка очень страшное. И узнав, что кто-то по его поручению роется в «ленинградском деле», от одного страха могли не только оставить его без помощи на ночь, но и просто убить.

– Об этом я тоже хотел с вами поговорить, – сказал Меркулов. Он был по-прежнему спокоен, лишь все время брал и клал на место чайную ложечку, пальцы чуть подрагивали, и ложечка звякала о блюдце. – Один из врачей, лечивших товарища Сталина… Я не буду называть имя, это ни к чему… В июне, когда я проходил медосмотр в Лечсанупре, этот человек обратился ко мне за советом. Он заметил в истории болезни Сталина некоторые несообразности. Сама картина была характерной для инсульта, но когда пришли данные вскрытия, они не соответствовали анализам крови. Пытаясь составить все эти несообразности в связную картину, тот врач снова и снова приходил к одному и тому же выводу: там был какой-то неучтенный фактор, так он сказал… Я переспросил, какой фактор. Он еще помялся и наконец ответил, что не исключает действия некоего токсического вещества.

– Короче говоря… – хлопнул рукой по столу Молотов.

– Короче говоря, этот врач пришел к выводу, что товарищ Сталин, возможно, был убит. Он сделал копии документов и отдал их мне. Я хотел, когда Лаврентий вернется из Германии, пойти к нему, но не успел, и теперь эти документы здесь, у меня. Не знаю, долго ли мне еще быть на моей так называемой свободе, но иллюзий я не питаю, кончится все тем, что отправят к Лаврентию. Поэтому я попросил бы вас, Вячеслав Михайлович, забрать документы. Кто знает, долго ли еще продлится этот пир хищников – но когда-нибудь он все же кончится, и можно будет установить истину.

Меркулов поднялся, взял лежавший на подоконнике конверт, положил на стол перед Молотовым. Тот даже не коснулся бумаг, глядел на них, как на змею, потом тихо спросил:

– Его отравили?

– Не совсем. Как объяснил мне врач, существуют вещества, которые способны чудовищно поднять давление даже у здорового человека и спровоцировать кровоизлияние в мозг. Но все они очень токсичны. Следы борьбы организма с этими неизвестными токсинами и обнаружены в анализах крови товарища Сталина. Во время лечения врачи предположили – возможно, у него развилась пневмония, как часто бывает при инсульте, однако вскрытие показало, что пневмонии не было. Тогда-то этот доктор и задумался над несообразностями в течении болезни.

– Я знал… – тихо сказал Молотов. – Это должно было случиться… Еще когда Власика убрали, я знал… Но те же медики из Лечсанупра уверяли нас: таких лекарств не существует, инсульт вызвать невозможно!

– Они правы, – продолжил Меркулов. – Их действительно не существует. У нас в СССР – ни в каком виде. А вот на Западе – дело другое. Я, получив эти бумаги, навел справки по своим каналам: там такие препараты разрабатывались. Они не введены в обиход врачей, как раз по причине высокой токсичности, но это совершенно не мешает использовать их в работе секретных служб. И еще важный момент: эти лекарства – их нельзя дать с пищей или питьем. Они вводятся внутривенно и действуют не сразу. Возможно, товарищу Сталину дали сильное снотворное, и когда он уснул, ввели лекарство. Тогда днем он мог на самом деле чувствовать недомогание.

– Значит, врач той ночью на дачу все-таки приезжал! – воскликнул Павел. – А Лаврентий Павлович говорил, там никого не было…